Внутренний суслик (СИ)

— Простите, мистер Грегош, — надо было отвлечь себя от мыслей о муже. Я знал, что он видел, и догадывался, как мое тело может на него действовать — утренний обеденный стол все еще ощущался позвонками, и его расплавленный мед в глазах зажигал почище вспыхивающего пороха. — Я не помешаю вам, если буду говорить?

— Нет-нет, вы всегда говорили во время сеансов, Милош. Вы мне не мешаете, — Медленно, растягивая слова, словно в задумчивости, склонив голову набок, отвечал мастер.

— Я передумал. Не хочу ограничивать вас во времени. Творите сколько вам угодно. Но у меня есть одно пожелание. Видеть не хочу эту ракету. Вместо нее я бы хотел держать в руках оторванные крылья ангела. Это возможно? Вы справитесь? Пусть даже это займет времени больше, чем договаривались. И, соответственно, будет дороже.

Услышав первые слова про «передумал», бета завел очи горе, подняв брови почти до роста волос. «Крылья ангела» его заставили нахмуриться, а «вы справитесь?» — улыбнуло. На «дороже» он никак не отреагировал. Пожевал губы, добавляя кусочек материала мазком на статую:

— Интересная затея. Она мне нравится больше, чем ракета. Хотя раньше вы были недовольны ямочкой на кончике носа… Тут надо подумать.

— Мистер Грегош, а чья это идея была со статуей?

— Ваш муж предложил вам выбрать подарок ко дню рождения, и вы выбрали. — бета внимательно разглядывал меня и крутился возле статуи, добавляя мазки пластичного материала.

— А о чем я обычно говорил на сеансах лепки?

— Извините, но если я буду говорить, процесс займет больше времени. А я должен вас отпустить уже через… — он посмотрел на часы, — сорок минут. А вы говорите, говорите…

«Вот жук.» — возмутился сусел. — «И от него ничего о прошлом Милоша мы не узнаем.»

Через сорок минут меня отпустили, тело затекло жутко, как будто я была столетней бабкой, и процесс одевания сопровождался кряхтением и стонами.

В комнате, откуда я так поспешно собиралась улетать к деду, все было на своих местах, даже вещи из обоих чемоданов были разложены, и я, умывшись, приступила к выбору одежды. С трудом выбрав приличную закрытую светло-синюю блузку и брюки в облипку глубокого голубого цвета, покрутившись перед зеркалом, я решила не мудрствовать лукаво и просто расчесала волосы, опустив голову вниз, побрызгала лаком у корней волос и дала им немного подсохнуть. Потом взлохматила волосы, создав творческий беспорядок, слегка пригладила их руками, перехватила заколкой на правом плече и залила лаком посильнее.

«Третий сорт — не брак», — поддержал меня Васятка.

Муж, красивый и безупречный, с волосинка к волосинке уложенной стрижкой, в синей рубашке, заправленной в темно-синие брюки с дорогим ремнем, уже ждал в кресле гостиной и снова воспоминания накатили непрошенно. В этом кресле в халате с драконами сидела я, а Тори бесился: «Ты и на это неспособен, дрянь.»

— Успел? Похвально! Не ожидал. — Тори окинул взглядом меня, вздохнул, подольше задержавшись взглядом на прическе. — Сегодня в парке концерт и мы с тобой должны быть на приветственной речи мэра столицы. Надеюсь, ты помнишь, как надо себя вести? Почему не надел украшения? А, ладно, некогда.

Хирси, управдом, подал ему визитницу:

— Когда накрывать ужин и на сколько персон, мистер Тори? Ваши родители будут? У вас сегодня поезд ночью? Сложить ваши вещи, как обычно?

— Хирси, вещи пусть сложит Шиви, ужин приготовьте к 19.00 на две персоны. Отец заболел и папа отказался нас заражать, мы перенесли праздничный ужин на две недели, после моего возвращения. Спасибо, Хирси.

Домоправитель улыбнулся мне и шагнул навстречу, останавливая жестом:

— Господин Милош, у вас пуговичка нижняя болтается. Это недоработка Шиви, я укажу ему на этот просчет. Давайте я подошью, или вы переоденетесь? — он внимательно вглядывался, считывая мою реакцию, чтобы предугадать и исполнить все в лучших традициях английских камердинеров. Но не угадал.

Я подергала за пуговку, и поняла, что она пока выдержит, а нервные поглядывания Тори на часы настроение ему не прибавят. Что отразится на мне. А выдерживать целый вечер недовольного мужа мне как-то не очень хотелось.

— Благодарю за заботу, Хирси. Дайте мне с собой иголку с ниткой, мы торопимся. Я при возможности пришью сам.

Гамма чувств на замершем лице пожилого не утратившего красоту омеги мелькнула и исчезла. Он отогнул лацкан пиджака и, отколов иголку с белой ниткой, приколол ее мне за отворот блузки.

— Не уколитесь, будьте осторожны, господин Милош.

Большая удобная машина с шофером домчала нас до парка за полчаса, и я окунулась в настоящий праздник, с негромкой музыкой льющейся из кустов, с бегающими, орущими от радости детьми с визгами и воплями, гуляющими довольными родителями, семьями, от мала до велика не торопясь прохаживавшимися по нарядно украшенным аллеям.

— Вата! Сахарная вата! — я не удержавшись захлопала в ладоши.

— Веди себя как взрослый, Милош! — шикнул Тори, взял за руку и повел к лотку. — Одну большую, пожалуйста, — попросил он у продавца, когда подошла наша очередь.