Внутри газовых камер. Подлинный рассказ работника крематория Освенцима

Перед каждой муфельной печью работали три человека, которые загружали трупы. Тела укладывали валетом на своеобразные носилки. Двое мужчин, стоявших по обе стороны от носилок, поднимали их с помощью длинного деревянного бруска, пропущенного под ними. Третий мужчина, стоявший лицом к печи, держался за ручки и с помощью них погружал носилки в печь. Он должен был быстро сбросить тела и убрать носилки, пока железо не нагрелось слишком сильно. Члены зондеркоманды взяли за привычку обливать носилки водой перед тем, как положить на них тела, иначе кожа прилипала к раскаленному железу. В подобных случаях работа становилась очень тяжелой, так как тела приходилось снимать вилами, и оставались оторванные куски кожи. Когда такое случалось, весь процесс замедлялся, и немцы могли обвинить нас в саботаже. Поэтому мы должны были орудовать быстро и ловко.

«Наши волосы, наши зубы и наш пепел», Давид Олер, 1946 г. Акварель и индийские чернила по бумаге. Мемориальный музей борцов гетто, Израиль

На рисунках Давида Олера мы видим желоб с водой перед печами…

Он использовался в основном для того, чтобы легче было перемещать тела между грузовым лифтом и печами. В этот желоб сбрасывали воду, и тела скользили вниз без особых усилий. Не то что в Бункере-2, где наши ноги и тела застревали в грязи. Чтобы вытащить тела из газовой камеры, нам не нужно было поливать пол водой, потому что земля и без того была влажной от всего. Да, именно от всего: от крови, фекалий, мочи, рвоты – всего… Мы иногда даже поскальзывались на этом.

Я уже говорил, что обычно стриг волосы, но иногда работал и в самой газовой камере, чтобы подстраховать друга, который был на пределе своих возможностей. Моя работа была не такой тяжелой, и я соглашался подменить его на некоторое время, достаточно долгое, чтобы он мог прийти в себя или подышать свежим воздухом. Хуже всего было в самом начале, когда нам пришлось вытаскивать первые тела, потому что не было твердой опоры под ногами. Тела были так переплетены, навалены друг на друга: ноги здесь, головы там. Тела громоздились на высоте более метра, полутора метров.

После того как помещение было освобождено, его нужно было полностью вычистить, потому что невозможно было впустить новых людей, чтобы они не запаниковали, увидев следы крови и всего остального на стенах и полу. Сначала нужно было вымыть пол, дождаться, пока он высохнет, а потом заново побелить стены известью. Вентилятор продолжал очищать воздух. Все было готово к прибытию новой группы. Даже если люди заходили и видели, что пол мокрый, они не обращали на это внимания, ведь им говорили, что они идут в душ для дезинфекции.

Получается, все следы в газовой камере были стерты. А что происходило с пеплом в печах после сожжения тел?

От пепла тоже нужно было избавиться, чтобы не осталось никаких следов. Тем более что некоторые кости, например тазовые, плохо горели как в печах, так и в ямах. Поэтому самые толстые кости вынимали и дробили отдельно, а затем смешивали с пеплом. Все это делали во дворе крематория, за зданием. В Крематории III, например, место для измельчения праха находилось в углу рядом с больницей и лагерем для цыган. После дробления прах перевозили на небольшой тележке. За ним регулярно приезжал грузовик, увозивший его на выброс в реку. Иногда я менялся местами с одним из тех, кто отвечал за дробление костей. Это давало мне возможность подышать свежим воздухом и отдохнуть от гнетущей, затхлой атмосферы крематория.

«В печном зале», Давид Олер, 1945 г. Акварель и индийские чернила по бумаге. Мемориальный музей борцов гетто, Израиль

Неужели процесс отравления газом и кремации никогда не прекращался?

Мы работали в две смены: одна днем, другая ночью. Работа никогда не прекращалась. Это был бесконечный конвейер. Лишь однажды пришлось остановить работу на два дня из-за проблем с дымоходом. От перегрева кирпичи расплавились и заблокировали выход воздуха. Для немцев потеря двух дней работы была трагедией. Один молодой польский еврей, надевший на себя мешковину, чтобы защититься от копоти и жара, открыл основание дымохода сбоку, чтобы удалить проблемные кирпичи. Я заметил блестящие кирпичи, покрытые человеческим жиром. Из-за перерыва возобновить работу над последними тремя сотнями трупов было особенно трудно. От жары они разлагались. Но не коченели, как это бывает с людьми, умершими естественной смертью: отравленные газом тела плавились. Я пытался вытащить одно тело, но кожа слезала, оставаясь у меня в руке. Это было ужасно.