Во имя Абартона

— У начинания ее величества немало противников, профессор… Эншо, — имя его всякий раз произносилось после паузы, точно леди Гортензия вспоминала, как же зовут собеседника. При всем этом Реджинальд был отчего-то уверен, что она прекрасно его запомнила. — Противников как образования низших слоев, так и женщин вообще. Должна заметить, что в чем-то согласна с ними. Женщине в наше время достаточно обучиться грамоте и… приличествующим даме наукам.

— Вы к таким относите кулинарию, вышивку и танцы, леди? — иронично поинтересовался Реджинальд.

Фрейлина пожала плечами.

— Следует смотреть на вещи реалистично: мы нескоро дождемся признания женщин-артефакторов, а уж о врачах, математиках, химиках, астронамах и говорить нечего.

— С таким взглядом мы рискуем их вообще не дождаться, — заметил Реджинальд. Разговор стал его забавлять.

— В сущности, — отмахнулась леди Гортензия, — мне это безразлично, дорогой профессор. Моя забота — репутация королевы. И неподобающее поведение ее подопечных бросает на эту репутацию тень.

Реджинальду подумалось, что тень бросает сама Шарлотта, во всяком случае статьи о ее возможных любовниках вздорные газетенки публикуют практически ежемесячно. Но высказываться вслух о своей королеве он не стал, как и поминать репутацию леди Гортензии.

— Девушки из колледжа Шарлотты искренне почитают свою благодетельницу. И уж тем более такие скромные особы, как Лили Шоу.

— Тогда что за фотокарточки вы столь поспешно сорвали?

Реджинальд на мгновение утратил самообладание и вздрогнул. Взгляд леди Гортензии Паренкрест был все тем же, неживым и ко всему безразличным, но еще это был взгляд умной, все понимающей женщины. Возможно даже слишком хорошо понимающей. А еще Реджинальд вдруг ощутил себя проштрафившимся мальчишкой. И вспомнил: двадцать лет назад эта женщина была любовницей, даже больше — официальной фавориткой короля Тристана. Реджинальд двадцать лет назад брался за любую работу, чтобы скопить денег и уехать в колонии.

— Покажите, — леди Гортензия протянула руку. — Это приказ.

Нехотя Реджинальд подчинился. Пару минут королевская фрейлина изучала снимки с тем же каменным выражением лица, в глазах не было ни смущения, ни возмущения, ни беспокойства. Потом, аккуратно сложив их стопкой, женщина откинулась на спинку скамьи, задумчиво разглядывая Реджинальда.

— Объяснитесь.

Рассказ вышел короткий, без лишних подробностей и уж конечно без малейшего следа того гнева, который Реджинальд в действительности испытывал. Лили Шоу соблазнена кем-то из Королевского Колледжа, якобы проклята, ей посылают старательно безграмотные письма, а теперь еще и пытаются ославить на весь Университет. Нет, кто может быть этим соблазнителем, Реджинальд пока не знает, но он постарается это выяснить. Не ради королевы с ее проектом, но ради самой Лили.

— Кто еще знает об… этом? — леди Гортензия, едва заметно поморщившись, кивнула на снимки, и то была первая человеческая реакция за весь вечер.

— Леди Дерован.

— И что вас связывает?

Допрос, устроенный сиятельной фрейлиной, начал надоедать, но Реджинальд все же ответил:

— Мы — компаньоны.

Его связывала с леди Дерован тысяча иных вещей, но об этом, конечно, следовало молчать.

— В каком это смысле?

Пришлось напомнить себе терпеливо, что леди Гортензия Паренкрест — противница женского образования, нога ее не переступала границы Абартона, и потому она совершенно не в курсе устоявшихся здесь обычаев.

— Историк и артефактор или, скажем, фармацев всегда работают в паре. Это помогает уберечь студентов от систематического повторения старых ошибок.

— Разумно, — кивнула леди Гортензия. — Вы доверяете ей?

— В каком это смысле? — опешил Реджинальд.

Леди Паренкрест сделала самый неопределенный жест рукой. И не понять, что хотела она изобразить этим кружением, взмахом, порханием белых пальцев, унизанных перстнями.

— Будет она молчать? — сказала наконец фрейлина.

— Вы меня спрашиваете, не станет ли знатная дама сплетничать о попавшей в трудное положение девушке? — озадаченно уточнил Реджинальд.

— Поверьте, именно этим и занимаются все свое время знатные дамы, — рот леди Паренкрест перекосила в ухмылке. — Что ж, Эншо, найдите этого мерзавца и заставьте его замолчать. Нельзя допустить, чтобы ее величество была скомпрометирована.

Очевидно, судьба самой Лили Шоу великолепную фрейлину не волновала. Она вытащила карточку, необычайной белизны прямоугольник с золотым тиснением, и протянула Реджинальду.

— Здесь мой номер. Позвоните.

Карточку Реджинальд взял, но про себя подумал, что с леди Гортензией Паренкрест свяжется в самую последнюю очередь, что бы не происходило вокруг.

— А теперь, — объявила королевская фрейлина, поднимаясь, — проводите меня к столам. Я хочу выпить вина.

О том, что вино на Майском балу не подается, Реджинальд говорить не стал. Он не сомневался, что леди Гортензия Паренкрест всегда и везде отыщет желаемое.

Глава двадцать седьмая, в которой карета становится тыквой, а кучер оказывается той еще крысой