Во имя Чести и России

В феврале стало известно о планах противника занять расположенный на пути к Малахову кургану пригорок, и оттуда перейти в атаку. Для предотвращения этого плана необходимо было в кратчайшие сроки соорудить укрепления на пригорке. Постройка редутов была поручена Хрущеву и Волынцам. Распорядительный и хладнокровный Александр Петрович под покровом ночи перевел свой отряд через Килен-балку двумя колоннами. Правая колонна, прикрываясь цепью и резервами, заняла пригорок и приступила к постройке Селенгинского редута. В ту же ночь было построено и несколько ложементов. Наутро заметив возводимые под его носом укрепления, неприятель открыл по ним огонь. Но Волынцы продолжали работу. Тогда на третью ночь французы бросились на штурм еще не оснащенного вооружением редута, но были разбиты. Хрущев же, завершив строительство Селенгинского редута, в ста саженях от него возвел еще один – Волынский.

Безусловно, утрата таких людей стала бы жестоким ударом для Севастополя. Но… потеря Нахимова обернулась бы для него гибелью. Но сам адмирал точно не желал понимать этого.

Почти одновременно с гибелью Владимира Ивановича в Крым прибыл новый главнокомандующий и весть о кончине Императора… Князя Меньшикова он отстранил от должности за несколько дней до смерти. Заменить его был призван командующий Дунайской армией князь Горчаков. Имея ввиду «успех» дунайской операции, ожидать каких-то улучшений не приходилось.

А смерть Государя… В городе, где смерть стала средой обитанья, где каждый день приходилось терять друзей и родных, где все защитники его существовали уже в некоем пограничном состоянии между двух миров, уже никого нельзя было потрясти даже уходом Самодержца. Чувства затупились, вытесненные одним лишь долгом и волей – стоять до конца, до последнего часа…

А этот последний час старухой с косой у каждого за плечом маячил. Снова гремела, захлебываясь яростью, канонада. И было, отчего яриться союзникам! Обратилась им «приятная прогулка» месяцами бойни и мора. Сколько приняла крымская земля незваных гостей, русскими пулями, ядрами да штыками, а к тому болезнями унесенных, в эту зиму? Наших, конечно, больше приняла… Да мы привычные, и мы – дома у себя… А союзники, англичане особенно, не привыкли к такому. Если и суждено им Севастополь взять, то долго эта добыча им отрыгиваться будет, подавятся ею стервятники…

Швах… – пролетело ядро, аккурат меж адмиралом и сопровождавшим его Сергеем. Охнул капитан – пробрало со спины так, что плечом не поведешь. А Павел Степанович что же? Обернулись друг к друг одновременно.

– Живы, слава Богу! – с облегчением вздохнул Нахимов, чей сюртук был изорван. – А я уж было подумал, что вас убили-с…

– А я думал, что вас.

– Вы ранены-с?

– Пустяки!

– Тогда продолжим нашу прогулку.

«Прогулка» лежала на Малахов курган. Новый главнокомандующий, посетив его днями, задержался здесь ненадолго, узнав сколь близко расположены позиции неприятеля и увидев их воочию. Для Нахимова же это и впрямь давно стало «прогулкой». Да и для Сергея, неизменно сопровождавшего своего адмирала – также. Фатализм заразителен – особенно, когда живешь в столь своеобразном климате, что вместо града и дождя, на голову сыплются пули да ядра…

Матросы и солдаты увидели сутулую фигуру «Нахименко-бесшабашного», как прозвали они своего кумира, еще издали. Подтянулись, приободрились, заулыбались… Каждый желал показаться молодцом, заслужить одобрительное слово или хотя бы взгляд. Иных из тех, кто был здесь вчера и также бодро приветствовал адмирала, уже приняли в небесные чертоги. Иным из тех, кто теперь желал ему здравия, не суждено было пережить грядущей ночи, а, может, и дожить до нее. Редел гарнизон, непоправимо редел… И патронов со снарядами не доставало, экономили их. Да что там снарядов… На иных присланных солдат рубах не находилось, потому что обмундирование и все прочее довольство по степи разбросано было… Так и геройствовали в шинелях на голое тело. Правда, Павел Степанович, умудрялся найти и рубахи, и сапоги… И следил за кухней, чтобы кормили бойцов сытно. Могли ли не ценить они такой отеческой заботы?

– Ура, Нахимов!

И десятки завороженных глаз следят, как блестя адмиральскими эполетами, поднимается «бесшабашный» на бастион. Офицеры здешние, что за ним следуют, бледны и нервничают – не за себя, конечно, а за хозяина и душу Севастополя. Но Боже упаси сказать ему: «Ваше Высокопревосходительство, не ходите на тот бастион, это опасно!» Только плечом поведет: «Я вас не держу-с!»

Вот, и теперь расположился адмирал на самом опасном месте и смотрел на неприятеля в амбразуру. Может ли быть что-либо опаснее? Чуть видит неприятель, что закрывается в амбразуре свет подошедшим человеком, тотчас штуцерная пуля летит туда.

– Павел Степанович, – почти шепотом обратился Сергей к Нахимову, – отсюда смотреть опасно. Тут уже лишь за сегодня десять человек убито.

– Так что же-с?

– И вас убьют…

Такие шепотом сказанные замечания адмирал принимал охотнее, нежели громко и публично выражаемые за него беспокойства.