Во имя Чести и России

На другой день англичане и французы безуспешно искали ее и еще долго стояли у входа в «бухту», полагая, что исчезнувшие корабли укрылись в глубине оной, и надеясь дождаться, когда голод и холод заставят их выйти из своего убежища и принять бой.

Тем временем русская флотилия бросила якорь возле пограничного поста Николаевский, расположенного на левом берегу Амура. Василий Степанович, назначенный начальником морских сил, находящихся в устье реки Амур, весело обратился к Никольскому, указывая рукой на пустынные окрестные земли:

– Что скажете, Андрей Никитич? Есть, над чем потрудиться, неправда ли?

– И потрудимся! – бодро отозвался инженер-капитан, прищурившись. Он уже видел не пустынные берега с несколькими избами, а целый город, форпост России на Амуре…

Эта величественная река, окруженная дикой природой, очаровала Никольского не меньше Камчатки. Во всем здесь чувствовалась спокойная сила, размеренность, здоровье… Каким муравейником казалась европейская часть России в сравнении с этими необъятными пространствами! Помилуй Бог! Несчастным мужикам не достает земли, люди теснятся в городах, живя и умирая в чудовищных условиях… А огромные территории лежат, не ведая плуга и печного дыма… На тысячи верст – ни души! А ведь как бы зажить здесь можно, когда с умом и трудолюбием подойти…

Трудолюбия и смекалки русскому человеку не занимать. За какие-то два с половиной месяца солдаты, матросы, охотники и эвакуированные жители Петропавловска возвели на Амуре новый портовый город, названный Николаевском.

С другого края России, меж тем, шли вести одна другой горше. После без малого годичной осады, теряя в последний месяц обороны свыше пятиста душ в день, пал Севастополь… Войска союзников были измучены не многим меньше, чем русские, и потому все яснее становилось, что дело идет к горькому для России миру.

«Я надеюсь, бесценная Аделаида Яковлевна, что Вы примите мое сердечное покаяние и простите мне все те досады, что я причинил Вам. Признаюсь, что в эти два года редкий день я не вспоминал о Вас… В последнее же время особенно. Мне иногда ужасно жаль становится, что Вы не видите здешней красоты. Вас, чуткую к природе и всему прекрасному, она, несомненно, пленила бы.

С другой стороны, Вам пришлось бы здесь нелегко. Наш город только начинает свою жизнь, я любуюсь им, как собственным первенцем, и живу при этом в простой избе, и единственная роскошь, отличающая меня от мужика, это денщик, следящий за моим совсем казацким хозяйством. Казацким оттого, что казаку, как говорят, собраться – только подпоясаться. Также и мне…»

С наступлением холодов Андрей, взяв отпуск, отправился в Семипалатинск, где был расквартирован 7-й Сибирский полк, в котором служил рядовым освобожденный с каторги Достоевский. После долгих лет пребывания в остроге «солдатчина» стала большим облегчением, благо местное «высшее общество» было весьма радо знакомству с петербургским писателем, пусть даже и подзабытым теперь – здесь и такой в диковинку. Приглашали в разные дома, где просили прочесть что-нибудь, задавали многочисленные вопросы на самые разные темы, начальство зазывало на чай, разрешили даже квартиру снимать в городе, недалеко от казармы… Нашелся у Федора Михайловича в Семипалатинске и добрейший друг – стряпчий уголовных дел Александр Егорович Врангель. И все же немало тосковал некогда столь прославленный автор «Бедных людей»:

– Вот, уже и тридцать три стукнуло. Христов возраст… И каков же итог? Много утекло воды за четыре года… Тургенев, Гончаров, Островский – все уж сколько шагов вперед сделали. Уже и новые имена появляются… А я, точно призрак прошлого. Ах, если бы достало сил вернуться! Нагнать упущенное! Неужели нет выхода из этой бездны? Не может быть так! Четыре года назад казалось, что и из острога нет выхода. И солдатчина не вечна! Ничего… Страдания душе потребны. Они уравновешивают все на нашей грешной земле, на которой люди не умеют возлюбить ближнего, как им завещано… А страдание приближает к Христу, к Его жертве… И народ подсознательно знает это. Быть может, оттого самая великая и вечная потребность всякой русской души есть страдание…

– Не смотри на Тургенева с Гончаровым, – отвечал Андрей. – Это еще большой вопрос, кто больше потерял в эти четыре года.