Во имя любви

Но говорить она ничего не стала. В конце концов, сейчас ей не было необходимости беспокоиться о судьбе Ивана. Мальчик, по мнению Голощаповой, находился в надежных руках. Она снова вышла из комнаты.

В этот самый момент и Федечка, перепрыгивая сразу через две ступени, спустился по лестнице со второго этажа, пересек гостиную и следом за Лизой выскочил во двор. Он знал, где можно найти отца. На его заветном местечке в саду. Елизавета Михайловна благоразумно прикрыла за собой входную дверь.

Только Кирсанов продолжал сидеть неподвижно в маленькой комнатке Лизы, освещенный светом из общей гостиной, падавшим на его лицо. Дача погрузилась в полную тишину. Слух Ивана улавливал только едва заметное шебуршение где-то в дальнем углу комнаты. За стенкой скреблась мышка. То ли ела что-то, то ли пыталась соорудить для себя очередную норку. Других звуков не было. Кирсанов уперся руками в край кровати, а голову обреченно уронил на грудь. На глаза мальчика навернулись непрошеные предательские слезы, но он усилием воли сумел взять себя в руки. Порывисто поднялся на ноги. Тишина начинала давить на его детское сознание.

— …И получается: с одной стороны — эти захватчики «Империи». С ними бы я сыграл партию без труда. Но с другой стороны — ультиматум Косатки. А он слов на ветер не бросает. Вот с ним играть никому не советую… — Лавр сокрушенно покачал головой и, сцепив пальцы в замок, водрузил их на столешницу прямо перед собой. Обвел долгим взглядом небольшую по количеству компанию своих преданных единомышленников. — И как выскользнуть?

Втроем они расположились в саду, под самой заветной яблоней, где Федор Павлович находил для себя умиротворение. Тусклый свет, источаемый керосиновой лампой, выхватывал из темноты напряженные лица трех представителей сильного пола человечества. Как и предполагал Санчо, лезть к Лаврикову с расспросами не стоило, тот и сам выложил всю подноготную своей недавно состоявшейся встречи с Касатиком. И подноготная эта была отнюдь не утешительной. Положение осложнялось фактически до безобразия. Понимал это и сидящий по правую руку от Мошкина Федечка. Он так же, как и Александр, молча, не перебивая, выслушал длинный монолог отца, и лишь когда Лавриков произнес свой последний отчаянный вопрос, парнишка позволил себе недовольно прищелкнуть языком.

— Н-да-с… — протянул он. — Полная жопень получается…

— Выбирай, пожалуйста, выражения! — недовольно осадил отпрыска Федор Павлович.

— Пожалуйста… — Сын стянул с переносицы очки и интенсивно потер подуставшие за день глаза. — «Не люди, а подобие зверей, гасящие пожар смертельной розни струями красной жидкости из жил!..» — процитировал он вполголоса и тут же поспешил добавить во избежание какого-либо непонимания со стороны собеседников: — Выражаюсь не я. Шекспир. Устраивает?

Ему никто не ответил. На некоторое время за столом повисло тягостное молчание, в течение которого Лавриков, утомленный своей предыдущей длинной тирадой, выудил-таки сигарету и с чувством закурил ее. И так уже предостаточно за последний час испытал силу собственной воли. Пора и расслабиться. Чиркнула спичка, оранжевый огонек весело лизнул кончик сигареты, и Федор Павлович блаженно втянул дым в легкие. Санчо бессмысленно следил за его нехитрыми манипуляциями, но по глазам Александра было видно, что думает в этот момент он о чем-то другом. Мысли его не касались слабой или сильной воли лавровского характера.

— Кстати, о Шекспире… — протянул Мошкин, взгромождая на столешницу свои массивные локти и подпирая ладонями подбородок. — По ходу дела я у ребят Косаткиных узнал: они пришлого потом от дома до дома довели. Адресочек имеется.

— Что это дает? — безучастно вопросил Лавриков.

Он заранее знал о том, какое предложение сейчас последует от верного соратника. В подобных ситуациях Санчо всегда славился тем, что любил предлагать радикальные решения. Как говорится, особо не мудрствуя и не пытаясь без необходимости усложнять и без того непростые события. Однако такая альтернатива не всегда устраивала Федора Павловича.

Санчо не подкачал и в этот раз. Разогнав рукой едкий дым от лавровской сигареты, он состроил самое свирепое выражение лица, на какое только был способен, и глухо произнес:

— Загасить… Пугнуть этими струями жидкости…

Увлеченная дискуссией троица не обратила внимания на то, как в темноте сада к месту их штаба бесшумно приблизился Кирсанов. Даже Лавриков со своим природным чутьем и обостренным слухом сумел каким-то образом упустить из виду этот аспект. А Иван тем временем, двигаясь сначала на свет керосиновой лампы, остановился под яблоней, не дойдя до заветного стола нескольких шагов. Он замер в тени, оставаясь незамеченным для Лавра и остальной компании, в то время как сам имел уникальную возможность видеть заговорщиков и слышать каждое произносимое ими слово.