Во имя любви

— У меня есть свой дом, — продолжил тем временем Кирсанов, повышая голос и, казалось, не обратив внимания на возникшую перепалку. — Есть мама. Есть Лиза. Вы вернете мне мои документы. И я уйду. И решу все самостоятельно. Как только я уйду, от вас никто ничего не сможет потребовать.

— Ага, как в песне, — не унимался Мошкин. — «Мы странно встретились и странно расстаемся…»

На этот раз никто не отреагировал на очередное саркастическое высказывание помощника депутата. Кроме самого Ивана. Он перевел хмурый взгляд на упитанного мужчину, и в голосе мальчугана появились решительные взрослые нотки.

— Дядя Санчо, у нас — мужской разговор, — с достоинством заявил он.

Санчо невольно осекся, возможно впервые не зная, как следует реагировать на услышанное. А Кирсанов уже пустился в дальнейшие рассуждения:

— Ничего другого вы уже не придумаете. Наверное, это не слишком здорово для меня и моей мамы, но не выйдет по-другому, — печально улыбнулся он. — И я сам придумаю, как драться дальше. Те люди, которые сидели там, за длинным столом, — они, по-моему, не очень храбрые. Просто их много. Но можно драться с каждым по отдельности. И только я имею законное право на такую драку. И просто так я им ничего не отдам, честное слово. — Мальчик замолчал, однако, заметив, что никто не собирается вступать с ним в полемику, уточнил после паузы: — Ладно?

Собравшиеся взирали на него с неподдельным изумлением. Первым из затянувшегося оцепенения вышел Федечка. Он поднялся на ноги, подошел к Кирсанову и дружески обнял его за плечи. На губах юноши блуждала улыбка.

— А правда, если подключить классных юристов…

Но отец прервал его на полуслове.

— Хватит на сегодня… — сказал он, также поднимаясь на ноги и подхватывая со стола керосиновую лампу. — Приняв такое решение, Иван, ты действительно показал себя мужчиной. Но «ладно» или «неладно» — это мы окончательно решим утром, — подвел Федор Павлович под дискуссией жирную черту и на всякий случай добавил: — Мы обязательно решим…

Со стороны дороги до их слуха вновь донесся шум приближающегося автомобиля. На этот раз, совершенно определенно, одного-единственного.

— Это уже точно Клава… — расплылся в улыбке Мошкин. — И что перед ней всякие Касатики?..

Он последним поднялся из-за стола, но, в отличие от остальных, все еще продолжавших топтаться в тени яблони, устремился к центральным воротам навстречу предмету своего обожания.

— Так пойдем, а? — Едва Санчо скрылся, Федечка потрепал по плечу Кирсанова, хотя вопрос его больше был обращен к отцу. — Поздно.

— Погоди чуть-чуть, — улыбнулся Федор Павлович. Он уже успел остыть в своих эмоциях. В настоящий момент ситуация с Кирсановыми не казалась Лавру такой уж патовой. Выход, как известно, всегда существует, главное — знать, где искать его. — Сейчас интермедия Санчо с теткой закончится, тогда можно… И еще, Федь… — Народный избранник на мгновение замялся.

— Что еще? — приободрил отца Федечка.

В одной руке Лавра по-прежнему была зажата керосиновая лампа, в другой — тлеющая сигарета. Бывший авторитет несколько раз энергично затянулся густым дымом и отбросил окурок в сторону. По большому счету, он до сих пор так и не определился для себя с дальнейшими действиями. Но одно Федор Павлович знал точно. Отступать или сдаваться он не намерен. И дело тут было не только в чувстве долга, хотя этот факт имел и не последнее значение. Лавриков чувствовал ответственность за судьбу Ольги Кирсановой. Ответственность, основанную еще и на самом глубоком чувстве в мире. На любви. Если уж предавать любовь, то, значит, в жизни вообще нет ничего святого. Но как осуществлять борьбу? С какой стороны подступиться? Вот где дилемма. Лавр сейчас находился как будто в тумане, когда не знаешь, в какую сторону выгоднее идти, дабы в итоге из этого тумана выйти.

— Собери-ка ты всю информацию по этой глобальной жратвяной компании, — проинструктировал депутат своего гениального в области компьютерных технологий отпрыска. — Ее связи здесь с отдельными законодателями. Всю картинку, короче, включая вереницу удивительных смертей. Чтоб одни убойные факты. — Лавриков коварно осклабился. — И прикинь, куда эту живопись перегнать…

Федечка без особого труда уловил ход мыслей отца. И мысленно даже одобрил такое решение. Неизвестно, к чему такой ход может привести, но это все же лучше, чем тупое бездействие.

— Как хорошо, что ты живая, Клавонька! — Санчо буквально светился от счастья, выскакивая за ворота и устремляясь к служебной машине, из которой в этот момент степенно выбралась Розгина.

— Кто тебе сказал, что я живая? — пробурчала в ответ женщина, но так и не сумела скрыть, насколько ей было приятно такое внимание со стороны бойфренда. — Я едва на ногах стою.

Мошкин решил закрепить произведенное на Клаву благоприятное впечатление. Подскочив к ней вплотную, он заключил ее статное тело в пленительные объятия и страстно поцеловал в губы.

— Готов отнести тебя в дом на руках, — известил он ее о своих джентльменских намерениях.