Во имя веры

Я ощутила разочарование, когда оказалась не в величественном зале, подсвеченном лазурью Обелиска, куда допускали неофитов лишь на вечернюю молитву, а в заурядном, сером и, можно даже сказать, унылом помещении, однако все же вызвавшем странный трепет.

Посреди огромного зала, освещенного лишь запыленными зеленоватыми лампами, располагался стол, похожий на операционный, и огромная конструкция неизвестного устройства, нависавшего над ним.

Душу сковало подлой суеверной тревогой, старательно гонимой прочь силой молитвы, которую я вспомнила, едва переступив порог. Нет, успокаивала я себя, здесь не произойдет ничего такого, что может причинить мне вред. В конце концов, Вита, Гаал… да тот же Айзек проходили через это. И никто из них не рассказывал об этом дне, как о чем-то ужасном. Напротив – все мои братья и немногочисленные сестры вспоминали об обряде как о самом лучшем в жизни моменте. Но сейчас мне казалось, что уж слишком жуткая здесь царила обстановка.

Гаал приказал мне лечь на стол и закрепил мои запястья ремнями. Тело покрылось «гусиной кожей» то ли от страха, то ли от прикосновения к вискам, лбу и затылку ледяных скользких металлических пластин электродов. Я вздрогнула, едва почувствовала скользнувшую за шиворот каплю воды.

– Спокойно, сестра… Ты ничего не почувствуешь. Физически…

– Это как? – с дрожью в голосе спросила я.

– Буквально, – успокаивающе ответил брат. – Никто не причинит тебе страданий или еще какого вреда. Кроме… тебя самой. Придется столкнуться с тем, что таится в глубине твоего разума и дремлет, искушая, склоняя к неправедному пути. Иногда это крайне болезненно и может помешать довести обряд до конца. Доверяй нам, себе, Обелиску, и ты обретешь благословение. Начни чтение литании во имя Его, во имя истинной веры. Ты не одна, орден поможет тебе совладать со всеми испытаниями. Приведи свое тело и дух к спокойствию и позволь разуму открыться.

Я не успела дойти и до третьей строфы, восхваляющей силу и мудрость, коей наделяет нас Зона через свет Его, как в зал вошел Настоятель. Кратко поприветствовав присутствующих братьев, он начал с чтения молитвы, которую мне еще не доводилось слышать. Язык ее также был почти не знаком. Казалось, когда-то давно я слышала некоторые из слов, но перевод их совершенно забылся.

Тихий убаюкивающий голос обволакивал, окутывал теплой спокойной аурой, погружал в сон, обрывки которого уже туманили разум. Страхи и сомнения разбивались об отрывистые твердые слова речи, подхваченной присутствовавшими.

– Да будет так! – закончил Настоятель и активировал устройство.

Гаал не соврал – несущиеся вихрем воспоминания и обрывки настоящего переплелись в бурный поток, как будто бы я смотрела один очень длинный фильм на сверхбыстрой перемотке.

Во всех этих картинах были неверные – те, кто отринул силу и власть Обелиска и погряз во грехе. Они окружали меня всю мою жизнь, пытались сломить и утянуть за собой. Я видела их совсем близко, будучи в разных обличьях.

Вот я вижу обрывок памяти маленькой перепуганной девочки, наблюдающей из-за прутиков старой деревянной кроватки за ссорой между мужчиной и женщиной. Мужчина пьян и агрессивен, а его спутница подавлена и растеряна, она пытается закрыть собой ребенка от гневных нападок отца. Вяло колышется на сквозняке обрывок обоев, отклеившихся от влажности, вздымается под тяжелыми ударами по столешнице пыль с потемневшей кружевной салфетки. Чувствуется запах терпкой лекарственной горечи. Очертания мира мутнеют, но не теряют насыщенности цветов.

Сквозь буйство красок пробивается новый сюжет: толпа детей в одинаковой одежде пинает фиолетовый портфель по коридору. Кто бы ни пытался уравнять формой этих малолетних дьяволят, они все равно разные. Схожи лишь в одном: в том, с каким наслаждением они упиваются насилием. И самое страшное, что я – одна из них. Не видно несчастной жертвы, кому принадлежит изгвазданный в пыли и следах от ботинок ранец, но меня одновременно и забавляет эта игра, и вызывает отвращение потакание низменным средневековым инстинктам, жаждущим зрелищ и страданий слабых. Впрочем, вряд ли здесь есть непричастные. Многие из них еще даже не сформировались телесно, но уже давно открыли в себе животное начало, алчущее крови.

Дети вырастают, игры становятся взрослыми. Я чувствую себя в шумной гуляющей толпе юнцов, получивших долгожданную свободу и теперь наслаждающихся всеми прелестями взрослой жизни. Самоуверенный рыжеволосый незнакомец уводит меня за собой в спальню, будто сам дьявол в людском обличии явился испытать меня. Я слаба, я поддалась его искушению, и теперь ничто не поможет отмыться от греха.