Во мгновение ока (СИ)

— Я правильно понимаю, — ядовитым тоном произнес Саид, — твой любовник испугался собственной тени, полез на крышу, упал оттуда, а виноват в этом… я?

— Не притворяйся, Саид. Твои люди хотели расправиться с Лукасом, иначе он бы не спасался от преследователей на крыше. Я вижу, ты расстроен тем, что твой план не удался и Лукас жив?

— Жив, — кивнул Саид. — И недвижим. Ты не была нужна ему здоровому, неужели ты думаешь, что больной он захочет принять тебя?

— Дай мне развод! — четко проговаривая каждое слово, повторила Жади.

— Нет! — резко повысил он голос. — А впрочем, если только… Если ты приведешь сюда Хадижу и при ней изъяснишь свое требование во всех подробностях. Тогда я подумаю и, возможно, дам тебе желанный развод. Давай, расскажи все дочери! — вновь закричал обманутый муж.

— Саид! — одернул его дядя Али. — В моем доме ты не будешь разговаривать таким тоном! Держи себя в руках!

— Даже не мечтай, — сквозь зубы процедил Саид, обращаясь к Жади. — Скоро моя свадьба, и я хочу, чтобы ты танцевала на ней. И ты будешь танцевать! Я все сказал.

Он удалился, от ярости топая ногами так, будто вколачивал ими сваи в пол. Жади в отчаянии сорвала с себя платок и бросилась наверх по лестнице в комнату, чуть не сбив по дороге озадаченного дядю. Зорайде все это время стояла, не шелохнувшись от трепета. Наконец она нашла в себе силы сказать:

— Сид Али, что же это такое делается в нашей семье? За что Аллах нас наказывает?

— Аллах не виноват в людской глупости, Зорайде. Саид посеял семена ветра и пожинает бурю, а ведь я его предупреждал, я говорил, что не стоит ехать в Бразилию и разжигать давно потухший костер. Скольких несчастий можно было бы избежать, послушай он меня тогда! Ах, Зорайде, нам остается только молиться, чтобы эти двое все-таки смогли услышать друг друга. Ведь если этого не произойдет, тогда страшно и представить, какая нас ждет участь…

========== Часть 3 ==========

Лукаса, незадолго до этого преодолевшего непростой перелет через океан, на специальном транспорте доставили домой. Он безучастно лежал на носилках и смотрел вверх, пока санитары протаскивали его в дверь, как какую-то мебель. Около него суетились Альбьери, руководящий процессом, Далва, заливающаяся слезами и причитающая о несчастной судьбе своего мальчика, Леонидас, от беспокойства не знающий, куда себя деть. Дом, с одной стороны, не изменился — все та же лестница и диван со старой обивкой в гостиной, растения в кадках, а гирлянды, развешанные вдоль стены, до сих пор не убрали с Рождества. Однако Лукас не мог отделаться от ощущения, что все вокруг стало иным, чужим, незнакомым и даже отчасти тошнотворным. А может, это просто он сам переменился и видит все не так, как раньше.

Маиза вышла к перилам и пристально посмотрела вниз, прямо в глаза супругу. Он тут же прикрыл их, будто говоря: «Только тебя мне сейчас не хватало». Маиза усмехнулась — от Лукаса нельзя было ждать другой реакции. Она знала, что ее муж принадлежит к породе людей, фанатично бегущих от проблем вместо того, чтобы их решать. Уйти ото всех, закрыться в своей скорлупе, где никто не достанет, где все хорошо, из реальности погрузиться в желанный и бескрайний мир собственных грез — высшее благо для них. Но на этот раз Лукасу бежать некуда, и Маиза поняла, что злорадство в ее душе преобладает над жалостью. Он уезжал, чтобы навсегда воссоединиться со своей ненаглядной марокканкой, о которой мечтал двадцать лет, а вернулся калекой. Определенно, в этом есть некая ирония. Маиза не испытывала по поводу своих эмоций угрызений совести — судьба шутит над людьми куда более бессовестно, так что же тут предосудительного?

— Ему необходимо обеспечить полный покой в течение трех месяцев, — назидательно говорил Леонидасу Альбьери, когда Лукаса наконец разместили на кровати. — Потом он может начать пересаживаться на кресло и понемногу начинать учиться им управлять, но без перегрузок!

— Да-да… — рассеянно отвечал Леонидас, внезапно и очень непривычно для себя притихший. Он в ужасе смотрел на Лукаса, еще недавно бывшего здоровым и передвигавшегося на своих ногах, что людьми воспринимается как естественная обыденность. Феррас-старший вновь почувствовал себя слабым и беспомощным, как когда-то давно. Однажды он наблюдал, как на его глазах угасает любимая жена, а он не мог ничего поделать с проклятой болезнью, отбирающей у него самое дорогое. Однажды он притронулся рукой к гробу сына и осознал, что больше никогда не услышит его голос, не обнимет его и не увидит, как тот взрослеет и мужает. Ныне другой сын Леонидаса оказался в крайне незавидном и уязвимом положении, а он не способен никак облегчить его состояние.

— Я дам тебе контакты одного хорошего реабилитолога, мы когда-то пересекались с ним по работе, — все тем же размеренным тоном вещал Альбьери. — Это прекрасный специалист, он разработает для Лукаса индивидуальную программу занятий, чтобы поддерживать организм в тонусе.