Во сне и наяву

– Открой, теть Даш, это я, Светлана!

– Опять? – возмутился голос за дверью. – Сколько ж ты будешь шляться сюда?

– Открывай, теть Даша, я не одна. С подругой.

– С какой такой подругой? – Щелкнула цепочка, звякнул засов, и дверь распахнулась. На пороге перед нами возникла крошечная, сухонькая, как былинка, женщина неопределенного возраста. Ей можно было дать и тридцать, и пятьдесят пять. Волосы лилипутки были собраны в две тощие косицы, как у первоклашки, тонкий летний халат доходил до щиколоток, пальцы босых ног покрывал темный лак.

«Сумасшедшая», – мелькнуло у меня в голове. Я невольно попятилась, но Светка крепко ухватила меня за рукав.

– Куда? Теть Даш, это Василиса. Ей помощь нужна.

– Что еще за помощь? – Карлица глянула на меня с неприязнью, однако посторонилась, давай зайти в квартиру.

– Ну какая, теть Даш! – Светка усмехнулась. – Вы ж знаете.

– Вот дуры, прости вас господи. – Тетка качнула крошечной прилизанной головкой. – А деньги-то у нее есть?

– Есть, – успокоила ее Светка. – Триста, как вы берете.

– Ну, проходите. – Тетя Даша захлопнула дверь и вставила в паз цепочку.

– В комнату идти? – уточнила Светка.

– Куда ж еще, чай, ты здесь не в первый раз.

На ослабших ногах я прошла в большую светлую комнату, сплошь уставленную какими-то тумбами и комодами. У окна, занавешенного прозрачными кисейным шторами, стояла покрытая вышитым покрывалом кровать. На ней сидел смешной плюшевый заяц, одно ухо у него стояло торчком, другое свисало вниз.

– Сядьте. – Тетя Даша указала нам на высокие деревянные стулья с плетеными спинками. – Как тебя звать, дочка, я не запомнила? – обратилась она ко мне.

– Василиса.

– Год тебе который?

– Четырнадцать исполнилось.

– Рановато распутничаешь, – укоризненно произнесла лилипутка, – сколько сроку?

– Месяца два, наверное, – проговорила я едва слышно.

– Ну давай гляну. Ты ложись покуда, я руки вымою. – Она кивнула на кровать и вышла из комнаты.

– Давай быстрей, – поторопила меня Светка.

– А покрывало куда?

– Сними. Зайца на тумбочку посади. Его Тишкой зовут, это талисман у нее такой. На счастье.

Преодолевая дрожь и озноб, я стянула с кровати покрывало, разделась и легла.

Вернулась тетя Даша. На ее руках были надеты резиновые перчатки.

– Ты, дочка, не напрягайся только, – она склонилась надо мной, – коли напрягаться, будет хуже, больней. Сейчас посмотрим, что там у тебя.

Внезапно я почувствовала внутри себя ее резиновую ладонь. Ощущение было настолько ужасным, что я не выдержала и вскрикнула.

– Ну тихо, тихо, – ворчливо произнесла карлица, – эк какая, кричит еще! Я ж ничего тебе не делаю покуда. – Она подняла руку в мокрой, блестящей перчатке. – Так и есть, восемь недель. Вовремя прибежала.

Тетя Даша вразвалку отошла от меня в угол комнаты, к массивному столу, застланному клетчатой клеенкой, и завозилась там. Послышался металлический звон, от которого по телу побежали мурашки.

Светка, сидя на стуле, ободряюще кивнула мне и вполголоса проговорила:

– Все будет о’кей, вот увидишь.

– Ты прикройся пока, – посоветовала тетя Даша, – простынку возьми. Я инструменты кипятить буду.

Она снова ушла. Я накинула на себя белую крахмальную простыню. Хотелось, чтобы все происходящее оказалось сном. Как здорово было бы сейчас открыть глаза, проснуться и увидеть себя не в этой холодной, чужой комнате, а в своей палате. Услышать знакомый голос Анфисы, вдохнуть восхитительный запах каши…

– …Готово, – произнес над моим ухом визгливый голос, – сейчас, только привяжу тебя.

Сильные пальцы схватили мою ногу и стали прикручивать ее к спинке кровати. Затем то же было проделано с другой ногой и руками. Я напоминала себе распятого Христа, только не на кресте, а на чистой, белоснежной простыне.

Тетя Даша подсунула под меня широкую клеенку и поднесла к лицу предмет, похожий на маленький противогаз.

– Считай!

– Раз, – с усилием разжимая губы, сказала я, – два, три…

…Стены комнаты задрожали и растворились без следа. Вокруг был широкий солнечный луг, вдалеке чернел лес. Солнце светило через листву деревьев, ослепляя глаза. Громко и назойливо щебетали птицы.

Я лежала на зеленой траве и, запрокинув голову, смотрела в чистое голубое небо. Прямо к солнцу клином летела журавлиная стая. Наверное, это их курлыканье выводило меня из себя, не давая спокойно уснуть на мягком травяном ковре.

Сбоку послышался тихий шорох. Я повернула голову и увидела огромного ежа. Он шел ко мне вперевалку, в его рыжеватых иголках застряла пожухшая листва и желуди.

– Кыш, – сказала я ежу, но он не думал пугаться, дошел до меня и начал карабкаться на живот. Его иглы щекотали кожу, он был тяжелый и какой-то влажный, одним словом, противный до чертиков.

Я попыталась скинуть его, но еж отчаянно сопротивлялся, цепляясь за меня маленькими черными лапками. Он елозил на моем животе, крутился взад-вперед, больно царапая когтями.

Налетел внезапный порыв ветра. Ветер стонал, глухо и жалобно, еж все царапался и вертелся, а солнце продолжало светить как ни в чем не бывало. И громко курлыкали журавли…

– …Эй, дочка, как тебя? Василиса! Просыпайся!