Во тьме безмолвной под холмом

– Ты! – сказала Кира. – Хуле ты тут забыла?

С тех пор как умер Ричард, в душе Элли поселился гнев, подобный злобному, буйному зверю. Она обуздала и укротила его, чтобы он не причинял никому вреда, и настолько к нему привыкла, что порою целыми днями не вспоминала о нем. Но зверь был хитер и при малейшей возможности грозил вырваться на свободу. Все в гражданской невестке Лиз Харпер подстегивало его, и Элли так и подмывало дать ему волю.

– Слышь, я тебя, бля, спрашиваю, – рявкнула Кира. – Хуле ты делаешь у нас дома?

Это была жилистая особа лет двадцати с небольшим, чьи маленькие жесткие глазки и толстогубый широкий рот делали ее похожей на хищную рыбу, безмозглую, но злобную. Не в первый раз Элли представилось, как ее кулак в перчатке врезается в уродливую пасть Киры, и ее кариозные желтые зубы разлетаются шрапнелью. Жаль, что это лишь фантазия. За такое могут попереть с должности… Пусть она не сколотила блестящей карьеры, кроме работы у нее ничего нет.

– У меня разговор к Лиз, – произнесла она.

– Лиз, значит? Когда это ты заделалась ей в подружки? – Кира покачнулась; на ней были тапочки, но ходила она будто на восьмидюймовых каблуках. Опять налакалась джину. Элли едва не вздрогнула от кислого запаха можжевеловки и перегара. – Э? Я вас спрашиваю, констеблядь. – Она постоянно так называла Элли; такое вот чувство юмора. – Э? Немножко, бля, уважения, э, под крышей миссис Харпер.

– Ладно, Кира. – Элли изо всех сил постаралась не лезть на рожон. – Мне нужно поговорить с миссис Харпер. На самом деле – со всей семьей, если это возможно.

– Че, правда? Ты серьезно?

– Кира, – произнес второй голос, который Элли слышала за дверью, и Кира тут же захлопнула варежку. – Пригласи ее. Приведи Фрэнка и мальчиков.

– Лан. – Кира потопала наверх. – Фрэнк! Дом! – Она не стала звать Пола – видно, хотела дождаться остальных, дабы не оказаться наедине с Тирским Пиздоломом, как она его величала.

– Идемте, – пролепетала Джесс Харпер, указывая в глубь коридора и укачивая ребенка на руках (уже не так неуклюже, как раньше).

Элли проследовала по провонявшему, выстланному обшарпанным грязным ковром коридору, стены которого помимо черной плесени украшали несколько художественных гравюр 70-х годов, купленных, как и выцветшие, истлевшие обои, в те времена, когда хоть кто-то тут еще заботился об уюте. При каждом вдохе ей хотелось прикрыть рот и нос; все и вся в поле зрения вызывало зуд. Когда она вернется домой, не помешает принять душ или горячую ванну.

Джесс толкнула кухонную дверь и отступила в сторону. Лиз Харпер восседала во главе длинного деревянного кухонного стола, а на старой газете перед нею было разложено с полдюжины дробовиков – одноствольные, двуствольные, вертикалки, горизонталки и одинокий помповик. У Харперов было десять гладкоствольных ружей и пара винтовок – во всяком случае, из учтенных. Несомненно, имелись и другие, но спрашивать, что из выложенного на стол числится в документах, было бы весьма не вовремя: Лиз чистила промасленной тряпицей дробовик двенадцатого калибра, а под рукой у нее стоял коробок с патронами.

За ее спиной под большим кухонным окном (грязным, потрескавшимся и заклеенным скотчем) помещались газовая плита и керамическая раковина. Древний холодильник канареечного цвета притулился в углу. Прикованный к плите пес, мускулистый и поджарый, с безобразными белыми шрамами под короткой песочного цвета шерстью, расхаживал по старой газете, испятнанной мочой и усеянной какашками. Снова загавкав, он бросился на Элли, но натянутая цепь остановила его.

– Псина! – рявкнула Лиз, и пес съежился, заскулив. – Псина, – повторила она уже тише. Пес умолк и улегся на свою грязную бумажную подстилку. Большинство шрамов у бедной животины остались после собачьих боев, что устраивал Дом Харпер, остальные были от побоев. Но, как бы жестоко ни обращались с ним Харперы, он по их команде кинется на любого. Этого-то они и добивались: человека или зверя, попавшего под их влияние, лишали свободы, уродовали, безжалостно выбивая все светлое и чистое, и делали частью клана, чтобы он сражался за них, вымещая боль и гнев лишь на тех, на кого укажет Лиз Харпер.

– Ну? – промолвила Лиз. С ее губы свисала сигарета. На столе стояла потертая пластиковая пепельница, какие держали в пабах до запрета на курение. Старый кардиган и синяя фуфайка были присыпаны пеплом. – Чем обязана?

Наверху что-то орала Кира, громыхали шаги.

– Это насчет вашего Тони, – сказала Элли.

Лиз вздохнула. Она была коренастая, бесформенная под своими свитерами и кардиганами. Лицо бледное, обрюзгшее, скуластое. Спутанные сальные волосы помойного цвета, глаза тускло-серые, точно мокрый камень. Как и ее жилище, она всегда напоминала Элли присевшую жабу. Впрочем, половина ее толщины приходилась на слои одежды, остальное – сплошные мускулы.