Во весь голос

                       за собой

                                      из битвы коридоровой

тянешь след героя,

                                    светел и кровав.

В коммунизм из книжки

                                               верят средне.

«Мало ли,

                   что можно

                                       в книжке намолоть!»

А такое —

                   оживит внезапно «бредни»

и покажет

                    коммунизма

                                            естество и плоть.

Мы живем,

                     зажатые

                                     железной клятвой.

За нее —

                на крест,

                                 и пулею чешите:

это —

           чтобы в мире

                                     без Россий,

                                                           без Латвий,

жить единым

                          человечьим общежитьем.

В наших жилах —

                                  кровь, а не водица.

Мы идем

                 сквозь револьверный лай,

чтобы,

             умирая,

                            воплотиться

в пароходы,

                       в строчки

                                         и в другие долгие дела.

– —

Мне бы жить и жить,

                                         сквозь годы мчась.

Но в конце хочу —

                                    других желаний нету —

встретить я хочу

                               мой смертный час

так,

       как встретил смерть

                                              товарищ Нетте.

15 июля 1926 г., Ялта

Хулиган

Республика наша в опасности.

                                                          В дверь

лезет

          немыслимый зверь.

Морда матовым рыком гулка́,

лапы —

               в кулаках.

Безмозглый,

                        и две ноги для ляганий,

вот – портрет хулиганий.

Матроска в полоску,

                                       словно леса́.

Из этих лесов

                          глядят телеса.

Чтоб замаскировать рыло мандрилье,

шерсть

              аккуратно

                                  сбрил на рыле.

Хлопья пудры

                           («Лебяжьего пуха»!),

бабочка-галстук

                               от уха до уха.

Души не имеется.

                                  (Выдумка бар!)

В груди —

                   пивной

                                 и водочный пар.

Обутые лодочкой

качает ноги водочкой.

Что ни шаг —

враг.

– Вдрызг фонарь,

                                   враги – фонари.

Мне темно,

                      так никто не гори.

Враг – дверь,

                          враг – дом,

враг —

             всяк,

                       живущий трудом.

Враг – читальня.

                                 Враг – клуб.

Глупейте все,

                         если я глуп! —

Ремень в ручище,

                                 и на нем

повисла гиря кистенем.

Взмахнет,

                  и гиря вертится, —

а ну —

            попробуй встретиться!

По переулочкам – луна.

Идет одна.

                    Она юна.

– Хорошенькая!

                                (За́ косу.)

Обкрутимся без загсу! —

Никто не услышит,

                                     напрасно орет

вонючей ладонью зажатый рот.

– Не нас контрапупят —

                                                не наше дело!

Бежим, ребята,

                             чтоб нам не влетело! —

Луна

          в испуге

                          за тучу пятится

от рваной груды

                               мяса и платьица.

А в ближней пивной

                                       веселье неистовое.

Парень

              пиво глушит

                                      и посвистывает.

Поймали парня.

                               Парня – в суд.

У защиты

                   словесный зуд:

– Конечно,

                       от парня

                                        уйма вреда,

но кто виноват?

                               Среда.

В нем

           силу сдерживать

                                           нет моготы.

Он – русский.

                            Он —

                                      богатырь!

– Добрыня Никитич!

                                          Будьте добры,

не трогайте этих Добрынь! —

Бантиком

                   губки

                              сложил подсудимый.

Прислушивается

                                 к речи зудимой.

Сидит

            смирней и краше,

чем сахарный барашек.

И припаяет судья

                                  (сердобольно)

«4 месяца».

Довольно!

Разве

           зверю,

                        который взбесится,

дают

         на поправку

                                 4 месяца?

Деревню – на сход!

                                      Собери

                                                    и при ней

словами прожги парней!

Гуди,

         и чтоб каждый завод гудел

об этой

              последней беде.

А кто

          словам не умилится,

тому

         агитатор —

                               шашка милиции.

Решимость

                      и дисциплина,

                                                  пружинь

тело рабочих дружин!

Чтоб, если

                    возьмешь за воротник,

хулиган раскис и сник.

Когда

            у больного

                                 рука гниет —

не надо жалеть ее.

Пора

          топором закона

                                        отсечь

гнилые

              дела и речь!

1926

Хулиган

Ливень докладов.

                                 Преете?

                                                 Прей!

А под клубом,

                           гармошкой изо́ранные,

в клубах табачных

                                   шипит «Левенбрей»,

в белой пене

                        прибоем

                                         трехгорное…

Еле в стул вмещается парень.

Один кулак —

                           четыре кило.

Парень взвинчен.

                                  Парень распарен.

Волос взъерошенный.

                                          Нос лилов.

Мало парню такому доклада.

Парню —

                  слово душевное нужно.

Парню

              силу выхлестнуть надо.

Парню надо…

– новую дюжину!

Парень выходит.

                                Как в бурю на катере

Тесен фарватер.

                              Тело намокло.

Парнем разосланы

                                    к чертовой матери

бабы,

          деревья,

                         фонарные стекла.

Смотрит —

                      кому бы заехать в ухо?

Что башка не придумает дурья?!

Бомба

            из безобразий и ухарств,

дурости,

                пива

                         и бескультурья.

Так, сквозь песни о будущем рае,

только солнце спрячется, канув,

тянутся

               к центру огней

                                           от окраин

драка,

            муть

                     и ругня хулиганов.

Надо

          в упор им —

                                  рабочьи дружины,

надо,

          чтоб их

                        судом обломало,

в спорт

              перелить

                               мускулья пружины, —

надо и надо,

                       но этого мало…

Суд не скрутит —

                                 набрать имен

и раструбить

                        в молве многогласой,

чтоб на лбу горело клеймо:

«Выродок рабочего класса».

А главное – помнить,

                                          что наше тело

дышит

             не только тем, что скушано;

надо —

              рабочей культуры дело

делать так,

                     чтоб не было скушно.

1926

Разговор на одесском рейде десантных судов: «Советский Дагестан» и «Красная Абхазия»

Перья-облака́,

                            закат расканарейте!

Опускайся,

                     южной ночи гнет!

Пара

          пароходов

                              говорит на рейде:

то один моргнет,

                                а то

                                       другой моргнет.

Что сигналят?

                           Напрягаю я

                                                  морщины лба.

Красный раз…

                            угаснет,

                                           и зеленый…

Может быть,

                        любовная мольба.

Может быть,

                        ревнует разозленный.

Может, просит:

– «Красная Абхазия»!

Говорит

               «Советский Дагестан».

Я устал,

               один по морю лазая,

подойди сюда

                           и рядом стань. —

Но в ответ

                    коварная

                                     она:

– Как-нибудь

                            один

                                     живи и грейся.

Я

   теперь

                по мачты влюблена

в серый «Коминтерн»,

$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$трехтрубный крейсер.

– Все вы,

                   бабы,

                             трясогузки и канальи…

Что ей крейсер,

                              дылда и пачкун? —

Поскулил

                   и снова засигналил:

– Кто-нибудь,

                            пришлите табачку!..

Скучно здесь,

                          нехорошо

                                             и мокро.

Здесь

           от скуки

                           отсыреет и броня… —

Дремлет мир,

                          на Черноморский округ

синь-слезищу

                           морем оброня.

1926

Не юбилейте!

Мне б хотелось

                              про Октябрь сказать,

$$$$$$$$$$$$$$$$$$$$не в колокол названивая,

не словами,

                       украшающими

                                                    тепленький уют, —

дать бы

              революции

                                    такие же названия,

как любимым

                           в первый день дают!

Но разве

                 уместно

                                 слово такое?

Но разве

                 настали

                                 дни для покоя?

Кто галоши приобрел,

                                           кто зонтик;

радуется обыватель:

                                      «Небо голубо́…»

Нет,

        в такую ерунду

                                    не расказёньте

боевую

              революцию – любовь.

– —

В сотне улиц

                         сегодня

                                        на вас,

                                                    на меня

упадут огнем знамена́.

Будут глотки греметь,

                                          за кордоны катя