Во времена перемен

Будь его воля, он бы и нас выучил, но внутренняя политика этого не позволяла. Н.Н., по своему обыкновению, выбрал одного из очень амбициозных докторов и собрался запускать его для освоения специальности. Чтобы другие не разбежались, он раз в 3 – 4 месяца выдавал одну, под руководством, операцию. Человек вдохновлялся и ждал, что теперь его допустят к операционному столу. Проходило полгода. Он начинал дергаться, искать работу. Терять подготовленного врача не хотелось. Снова выдавалась операция, и опять пауза на полгода. Мне была пожалована пульмонэктомия под надзором Натальи Александровны, которая выдала заключение:

– Ну, может быть, когда-нибудь вы будете оперировать.

Я поняла, что грудная хирургия в этом учреждении мне не светит. Это меня не огорчило, потому что я уже твердо решила возвратиться домой, как только представится возможность. В моем, и теперь любимом, Питере я своего места в медицине не видела, да и жилья тоже.

Кроме того, на каждого врача при поступлении немедленно заводилось дело. Сотрудник не знал, что в папочке лежат заключения на его истории болезни с указаниями недочетов в их оформлении (сущих мелочей, вплоть до опечаток). Каждая экспертиза подписана двумя его товарищами. А эти товарищи тоже не знают про свои папочки. Это все на случай, чтобы обосновать увольнение, если вдруг понадобится. В те времена профсоюзы стояли на страже интересов трудящихся. Чтобы уволить работника, надо было иметь два взыскания за один год. Поймать на пустяках было проще простого. Теперь в связи с МЭСами, когда строго приказано выписывать на такой-то день после такой-то операции, независимо от ее исхода, я вспоминаю, что у нас нельзя было отпустить больного, если лейкоцитов было 9000, т. е. чуть выше нормы.

Недавно принятые врачи внезапно обнаруживали, что первые 3 месяца они работали с испытательным сроком. Все эти ухищрения были результатом болезни Н.Н., которая ограничивала его подвижность. Он был вынужден пользоваться информацией извне, а она не всегда была объективной, особенно от коренного населения, нам откровенно завидовавшего. Этой же причиной объяснялись долгие утренние конференции, на которых нередко возникали споры, а порой склоки. Информация у начальства при этом весьма пополнялась.

Такое положение вещей не было исключительным. В академии наблюдалось то же самое. Колесников очень боялся способных людей, тем более что его подпирал возраст. Как только у очередного ученика приближался срок защиты докторской, претендент отправлялся с глаз долой, благо учреждение военное, и для перевода достаточно генеральского рапорта. Так был отправлен тот самый переводчик полковник Шеляховский в Новосибирский военный округ. С В.Р.Ермолаевым было совсем анекдотично. Наш любимый Вася немного пришепетывал. Его перед защитой докторской учитель сбыл с рук в Саратовский мединститут, где в то время был образован военный факультет, на должность заведующего кафедрой. Обоснование было такое: Ермолаев страдает дефектом речи, поэтому в академии не может работать преподавателем. А в Саратове читать лекции, значит, может и пусть шепелявит, сколько хочет. Провинция обойдется.

Через несколько лет В.Р. приехал в Пермь на очередной съезд. Он узнал меня, мы долго разговаривали, гуляя по городу. Много рассказывал о работе в Саратове. При этом постоянно звучало: – Ну, сердечные клапаны я освоил, потом отдал ребятам (сотрудникам).

– А для этой методики нужна была аппаратура, Помог первый секретарь Обкома. Я его оперировал. Я методу наладил, отдал ребятам, а сам взялся за аорту. – И все в таком духе.

Ему хотелось вернуться в Питер. Где-то через полгода, на конференции в Москве я попросила знакомого доктора передать В.Р. привет и сообщить, что его статья вышла в нашем сборнике, а в ответ услышала, что Ермолаев умер в самолете по пути в Ленинград, куда его пригласил профессор Н.В.Путов во вновь организованный институт пульмонологии.

Постепенно у начальника созрела мысль сделать меня начмедом. Он высказал ее мне и услышал отказ. Я подумала, что может быть и резолюция Натальи Александровны на мою операцию была не без заказа. Но не привык Н.Н. отступать перед препятствиями. Он повел постепенную осаду. Когда начмед уходила в отпуск, меня назначали на замену. К экспертизам я непременно привлекалась. С отчетом в горздрав посылали меня, за оборудованием на завод – тоже. Старшая сестра учила меня выписывать спирт:

– Вы что делаете? Пишите 6 литров.

– Но нам надо только три!

–– Так ведь наполовину срежут! Вот три и получится! А то как мы работать будем?

Мне очень нравилось, когда она говорила:

–-И вообще, я сторонница против этого!

Закончилось все тем, что начальник позвал меня к себе и заявил следующее:

– М-Мадам, я п-предлагаю вам заместить должность старшего хирурга госпиталя. Хочу предупредить, что я даже не п-пробую вас на эту должность. Я бы предпочел на нее Наталью Александровну. Но у меня пустует ставка. Ее могут отнять. А при том у вас хороший характер – вы умеете поладить и с младшими, и со старшими. Так что с завтрашнего дня приступайте.