Во всем виновата Любовь?! (СИ)

Вечером семнадцатого января (этот день будет самым паршивым в жизни нашей семьи), после кафе, где проходили помины, я уехала домой. Думала что смогу, наконец, поплакать в одиночестве, выплеснуть боль наружу. Я бродила по квартире в темноте и собирала вещи. Бросала в дорожную сумку первое, что попадалось на моем пути. Не задумывалась, что я делала, зачем. Это происходило на автомате, и опомнилась только, когда свет фар выхватил до боли знакомый, покосившийся деревянный потрескавшийся со временем зеленый забор.

Деревня Веселки находилась недалеко от города, почти сорок километров на запад. Тихая, темная, редко на улицах горели фонари, один два столба освещали путь прохожим. Свет в маленьких окнах домов горел не везде. В бабушкином доме тоже было темно, но ненадолго. Я заставила себя выбраться из машины, заставила войти в скрипучую калитку, найти под пологом старый погнутый ключ, с трудом открыть дверь, зайти в дом. Первым что ощутила, был неприятный запах сырости и плесени. И не смотря на то, что летом здесь проводилась капитальная уборка, впрочем, как и все года, вонь стояла отвратная.

Родители не стали продавать этот домик. А мы, когда сестренка ходила еще в девках, приезжали часто сюда на шашлыки с ночевкой, ходили на речку с друзьями, пили пиво и просто веселились до упада. Недавно здесь делали ремонт. Заменили старую мебель на не совсем новую, привезенную с загородного дома родителей. Но в лучшем состояние, чем была при жизни бабушки. Поменяли прогнивший деревянный пол, переклеили обои, выкинули старые рамы, вместо них поставили пластиковые окна. Теперь в небольшом домике можно было жить и спать.

Сняв в прихожей обувь, добрела до кухни и повалилась на диван в чем была. Не смущала даже шуба, которая потом помнется. Я прикрыла глаза и тут же погрузилась в липкую тягучую массу.

Первым что сделала, когда проснулась, открыла в доме все окна. Сбегала в машину за сумкой, достала ванные принадлежности, умылась и только тогда пошла искать топор. Сейчас он был мне необходим, как вода смертному путнику в пустыне. Пришлось немного повозиться, чтобы найти искомый предмет. Раньше бабушка хранила топор за печкой, но видимо после ремонта его отнесли в прихожку, подставили к створкам, где находился погреб.

Спустя полчаса я с горем пополам наколола дров из пеньков когда-то плодовых деревьев и пошла разогревать печь. Пока печка пыхтела и поедала дрова, решила второй раз пройтись по шкафам. Обнаружила там мешок муки, мешок сахара, старое топленое масло в закромах, не знай, сколько хранившееся тут, дрожжи. Замесила тесто, закутала в старую бабушкину куртку и стала ждать, бездумно пялясь в окно. На тот момент я не понимала, что мной движет. Просто так надо было и все. Печка трещала, но в доме не становилось теплей.

Окна. Они до сих пор открыты. По сути, я топила улицу, но мне было насрать на это. Я не ощущала холода.

Подошло тесто – нонсенс! Из старых продуктов, но подошло. Разделала его, испекла булочек, запихала парочку в карман шубы и пошла на улицу к тому месту, где раньше стояла будка пса Волчка. Опустилась на корточки, спиной прижимаясь к забору, и стала отщипывать кусочки. Кусочки прибавлялись, валяясь горкой возле моих ног. Их никто не ел, виляя пушистым хвостом. Их никто не ел, подбегая на перепончатых лапках. Их не бросала Ксюшка, которая боялась гусят, но еще больше боялась, что они останутся голодными и помрут.

Не выйдет бабушка из дома с ласковыми криками: «Поганки мелкие!», не сварит нам больше вкусные рыбные щи, не напоит чаем с вареньем….

Истерика. Сталкивалась с ней, но она была другой, не такой жестокой как сейчас, сминая меня под собой, выплескивая наружу слезы. Глаза застилала боль, адская, невыносимая боль. Казалось, что сейчас придет сестренка, обнимет и скажет, что пошутила, что авария – тупой розыгрыш, что вот она живая. Отвезет меня домой, и мы вместе посмеемся.

Я засмеялась сквозь слезы, вскочила и бросилась в сарай. Отыскала среди старого хлама сани и побежала на реку. Я бежала и бежала, иногда останавливаясь, и ревела в голос, а прибежав на речку, села на санки и скатилась с горки вниз.

Не знаю, сколько так просидела, по мне получалось что недолго, а по небу было видно, что пара минут и наступит вечер. Солнце почти спряталось, почти ушло, ушло, как и она с единственной разницей, что завтра Светило вновь будет радовать людей светом и теплом. А Ксюшка больше никого, никогда, ни с кем….

Невидимые тени, в который раз за день, шептали мне на ухо: «Это ты во всем виновата». Я признавала свои ошибки, признавала свою вину, но не могла смириться, что ее нет, что их нет.

Прошел день, возможно два, не считала. Все время проводила на речке, наблюдала за солнцем, плакала, билась головой об лед, думая что так легче, поздно вечером возвращалась домой. Не смотрела на часы, не знала, сколько времени, телефон остался в квартире. Оно и к лучшему не станут донимать. Перекантуюсь здесь, а там посмотрим.