Вода в озере никогда не бывает сладкой

Материнская радость со всех сторон лепится ко мне, после нескольких месяцев хмурых взглядов, рубленых фраз я не могу расстроить ее, поэтому перелистываю страницу и выбираю следующее слово, время как будто останавливается для нас, занятых познанием неизведанного. С каждым произнесенным мной словом мать все больше оживляется, повторяет его вслед за мной, пытается им овладеть, произносит его с акцентом, типичным для тех, кто говорит на диалекте, от него она так и не смогла избавиться. Некая сила заставляет меня делать то, чего хочет она, радовать ее, а не себя.

С появлением этого «дара» время сжимается, я учусь бесконтрольно, разрушая себя, беспрерывно, я не считаю себя умнее других, в моем случае это чистое упорство, я впадаю в раж, гонюсь за оценками, шесть превращается в шесть с половиной, шесть с половиной – в семь, семь с половиной – в восемь. Когда учительница отдает мне листок с заданием, на котором стоит цифра девять, я вскакиваю с места.

Одноклассники сначала молча смотрят на меня, потом начинают хихикать, но мне все равно, я вижу, как они на уроках и во время контрольных играют в телефон, передают друг другу записки, подглядывают к соседям в листочки, пока в моей голове отдается эхом, как мячик для пинг-понга, ритмично ударяющийся об стол голос Антонии: «Так вот ты какая, как начинаются сложности, тут же все бросаешь».

Об этой оценке я тоже не говорю матери, потому что одна хорошая оценка – это как банка, сбитая первым выстрелом, я должна стрелять дальше, пока не выбью все, а потом прийти к ней и доказать, что могу получить не только бесполезные призы вроде розовых медведей-исполинов, жевательного мармелада, шоколадных конфет, я стану поводом для гордости, не сдамся.

После третьей успешной контрольной – по всем предметам, даже по математике, – одноклассники замечают, что я способная, и поначалу не знают, как реагировать: я не настолько омерзительна, чтобы меня считали зубрилой, над которой можно глумиться, однако я не настолько богата и не так откровенно плюю на учебу, чтобы соперничать или дружить со мной. Поэтому перед тем, как их вызовут к доске, они просят помочь, кратко пересказать параграф или что-то подсказать, во время контрольных тянут руки к моему листку и пытаются подглядеть; я же пытаюсь помочь Агате, потому что она отстает, хоть и очень старается, по мне, так ей правда сложно учиться, и она не станет злоупотреблять моей добротой. Но когда Самуэле подходит к моей парте, стоит только учительнице итальянского выйти из класса, и резко выхватывает у меня листок с контрольной, чтобы посмотреть мои ответы в задании с открытыми вопросами, я не сижу молча, а энергично вскакиваю со стула и отнимаю у него лист.

– Сядь на место, – сурово приказываю я, не мигая глядя на одноклассника.

Сухопарый Самуэле смотрит на меня свысока, прищурившись, зрачки у него сужаются, как у кошки, – он не привык к отказам.

– Ты просто нищебродка, жалкая зубрила без гроша в кармане, – говорит он на диалекте: он оскорбляет меня, чтобы указать на мое положение, обвинить меня в этом, открыть всем глаза, что в нашем классе только я из бедной семьи, я чужая, отщепенка, ошибка выжившего.

Я не успеваю ответить, потому что возвращается учительница, Агата кладет мне руку на плечо, будто хочет утешить, она думает, что я разревусь, не сдержусь, но я сама убираю ее руку и принимаюсь прилежно разглаживать помятый листок с заданием, я расправляю его вдоль и поперек, одновременно буравя взглядом спину Самуэле.

У матери есть корзина, в которой полно лоскутов, обрезков ткани, она нашивает их на одежду, чтобы подлатать штаны, зашить прохудившиеся карманы, прикрыть разошедшиеся швы, прожженные дыры и упорно не желающие отстирываться пятна на кофтах.

Самуэле первым уходит на перемену, я следом за ним, вижу, как он поднимается по лестнице, и тоже направляюсь туда, поднимаюсь за ним на два этажа и так до самого конца, вот Самуэле проскальзывает на террасу, что расположена на крыше, нам запрещено туда ходить.

Я тоже выхожу на крышу, день холодный и ясный, солнце бьет в глаза, Самуэле сидит с другими ребятами, все они старше меня.

Только в эту секунду он замечает меня, мои рыжие волосы.

– Чего тебе? – Он поворачивается ко мне лицом, в уголке рта торчит незажженная сигарета, взгляд одновременно насмешливый и нервный.