Вода в озере никогда не бывает сладкой

А июнь все так же проходит среди пляжных полотенец, расстеленных на черной и твердой почве, прыжков в воду вниз головой – прежде чем нырнуть, нужно забраться кому-нибудь на плечи, – вместе с мороженым «Альгида» из летнего кафе, пластиковыми стульями, в тени зонтиков с надписью «Кока-Кола», в сопровождении моего загара, что ложится пятнами, поэтому я похожа на теленка, украденных у отца темных очков, они мне велики и сваливаются с носа, стоит мне чихнуть, рыжих волос, которые я никогда не собираю в хвост, хотя под ними потеет шея, лишь бы не показывать свои слоновьи, обезьяньи уши, и веснушек на руках и ногах, они вылезают повсюду, как будто так проявляется моя раздражительность. Иногда Медведь просит у официанта за стойкой в кафе ручку и соединяет эти точки, тогда на моей коже проявляются морские звезды, летучие мыши, мельницы, состоящие из родинок и веснушек.

Но больше всего я люблю бороться в воде. Когда мы не играем в «передай мяч», не пробуем делать стойки на руках и кувырки, я прошу Ирис забраться мне на спину; взгромоздившись друг на друга, мы, две девушки, бросаем вызов всем вокруг, ведь так мы в два раза сильнее и ловчее, в четыре раза больше жаждем сражаться и побеждать.

Если затевается соревнование, кто дольше продержится под водой, я не могу остаться в стороне: скрещиваю ноги, закрываю глаза, резко выпускаю весь воздух из легких, чтобы, оттолкнувшись от поверхности, оказаться на дне, затем начинаю считать, приучаю себя не сдаваться, шевелю руками, чтобы задержаться внизу и не всплыть, терплю, пока не закружится голова.

Ирис не любит смотреть, как я ухожу на дно, она старается держаться поблизости, внимательно изучает поверхность воды там, где я нырнула, и, не увидев пузырьков воздуха, опускает пальцы в воду и принимается описывать ими круги, как будто создавая маленькие водовороты, – так она мне дает понять, что сейчас придет на помощь, – потом хватает меня за волосы, как кошка держит новорожденного котенка, вытаскивает меня наружу, в этот мир.

Мы едим хот-доги с поплывшим сыром для бутербродов, сэндвичи с тунцом и помидором, хотя Ирис предпочитает белый хлеб с майонезом, потом находим место в тени для чтения и начинаем обмениваться впечатлениями от романов: деяниями и злодеяниями героев. Я могу говорить с ней о прочитанном, становиться благодаря этому ближе к ней, узнавать ее, поэтому время, убитое на книги, обретает ценность; какие-то страницы читаются легко, какие-то – мучительно, а какие-то лучше бы вырвать и растопить ими печь.

Я уже несколько раз признавалась Ирис, что меня ужасно раздражает князь Мышкин, его безупречные манеры, чистота и флегматичность выводят из себя, и окажись он передо мной, я бы надавала ему пощечин.

– Ненавижу таких невинных овечек, – громко восклицаю я, и Ирис смеется.

Мать Дафны запрещает ей брать в руки подобные книги, потому что они ничему не учат, а мы еще слишком легкомысленны и ветрены, чтобы читать такое, она лучше заставит дочь выучить строки из Библии и отправит ее на целый день убираться в лесу и на пляже вместе с волонтерами. Послушав ее, я поняла, что есть в мире родительницы и похуже моей.

Однажды стоял скучный и утомительный субботний вечер, мы, как обычно, торчали на площади у мола, Медведь и Грек сели на мопед и смылись. Мы, девчонки, сидим на каменном ограждении, наблюдаем за прохожими, с кем-то здороваемся, с кем-то нет, рассуждаем о прошлом и будущем таких же жителей Ангвиллары, как и мы. Ирис отлично умеет изображать людей и придумывать прозвища, поэтому мы можем общаться между собой языком жестов и карикатур, судачить о мерзких секретах и тайнах других.

Почти пробило десять, а Грек и Медведь так и не вернулись, близится комендантский час; сложив руки на груди, я расхаживаю взад-вперед с видом безжалостного предводителя легиона.

И вот наши друзья появляются в поле зрения – за рулем машины, которая ездит на газу, воняет и светит одной-единственной рабочей фарой, ребята угнали ее у соседа Грека, прав у них нет, по лицу видно, что они еще совсем юнцы, даже ремни безопасности не пристегнули; они закладывают крутой поворот – под прямым углом, – колеса скрипят, и автомобиль тормозит прямо перед нами. Только теперь Медведь открывает двери и выкручивает громкость древнего приемника, специально настроенного на волну «Радио Ватикан», где даже в субботу вечером самоотверженно молятся. Так, перекрывая смех и гвалт, над площадью разносится слово Божье.

Медведь забирается на капот и широкими взмахами рук благословляет толпу, исполненный добра и мудрости, он обращается к немногим присутствующим:

– Вовек вы от меня не избавитесь.