Вода в озере никогда не бывает сладкой

Еще дальше – приезжие из Рима, выходцы из среднего класса, уставшие от городского шума, работники разных фирм и государственных структур, они примкнули к стану тех, кто каждый день катается из пригорода в столицу, отправили своих детей в римские школы, они воспринимают местную жизнь как постоянное пребывание на курорте, у них нет друзей среди жителей Ангвиллары, они редко гуляют вдоль озера, зато выкапывают бассейны за домом, жарят барбекю на веранде и под специальными навесами. Рядом с ними находимся мы, те, кто сбежал из Рима, потому что там стало слишком дорого жить, мы селимся далеко от озера, в квартирах только кухня и три комнаты, гостиная – небольшая, но аккуратная, одна машина на семью; в лучшем случае такие, как мы, работают в местных ларьках, булочных, супермаркетах или в чужих домах, открывают парикмахерские и магазины канцтоваров.

Следом за нами идут богатые иностранцы: немцы, голландцы, англичане; они покупают самые старинные дома, те, что возвышаются над остальными в историческом центре, перестраивают их, превращая в недорогие гостиницы, или живут в них круглый год, одни на пенсии, другие держат ремесленные лавки, третьи работают в филиале Управления высоких технологий и устойчивого развития в римском квартале Казачча, они биологи или другие ученые, в округе они упорно подмечают только лучшее: фрески в церквях, рассвет над озером, прыжки в воду с каменистого берега, укрытые снегом переулки; они входят в категорию захватчиков, их любят меньше всего, местные жители поднимают на смех их попытки устраивать культурные мероприятия, их музыкальные школы, театральные постановки, поэтические чтения на площади.

Наконец, самые ненавидимые – иностранцы, что едут сюда в поисках несложной работы и торгуют на улице вещицами, которые делают своими руками, – они получают лишь осуждающие взгляды, презрительные замечания. Уже много лет в Риме и в окрестностях живут семьи мигрантов из Польши, Румынии, Албании, семьи вроде моей, в которых все работают на износ, круглые сутки, те, кому удалось снять здесь пару комнат: строители, садовники, горничные, официанты, повара, – на них наговаривают, о них травят байки.

Агата долго и упорно держала меня в курсе всех злодеяний «этих людей»: вот провалилась крыша сарая, на улицах грязно, помощники на ферме не хотят работать, у кого-то пропала пастушья собака, опасно гулять по ночам, в озере плавают пивные бутылки – во всем виноваты «они». Одна из самых замечательных легенд – ее пересказывали каждый год – звучала так: некий румын, напившись, заплыл слишком далеко на надувном матрасе и утонул – это озеро ему отомстило.

Агата почти год пребывала в бреду после того, как узнала, будто несколько мужчин, кажется албанцев, поджидают девочек у школы, воруют их, запихивают в автобус, отвозят неизвестно куда и продают в бордели. Всякий раз на выходе из школы она вытягивала шею и смотрела по сторонам, изучала каждый припаркованный фургончик и вглядывалась в каждое незнакомое лицо, спрашивала у меня:

– Это что за тип?

Когда я поинтересовалась у Антонии, есть ли в этих рассказах хоть доля правды, стоит ли нам опасаться, она ответила, что это брехня и если мы дальше будем трястись и шарахаться от призраков, то вырастем трусихами, не научимся противостоять подлинным угрозам и справляться с настоящими трудностями.

Может, так оно и было, мы, девочки, постоянно подпитывали собственные страхи, преувеличивали их, обсуждая произошедшее по всей Италии: похищения, мольбы убитых горем родителей, найденные посреди промзоны трупы девушек, худые бледные ляжки проституток, которые стоят вдоль дороги и вынуждены заманивать проезжающих мимо водителей, фургоны, что мы видели на окраинах города – там, как подсказывало наше воображение, гнездились все преступления и пороки.

Я перенимаю чужие страхи, если в том есть необходимость, и увидев, что мои подруги изводят себя из-за пустяков, вздрагивают от каждой насмешки, каждой фразы на ломаном итальянском, от косых взглядов на улице, я, подражая им, стараюсь не отвечать, делю людей на чужих и своих, решаю, кто заслуживает внимания, а кто нет.

Несколько лет жизни в Ангвилларе – и местные уже знают, кто мы такие, мы принадлежим этому городу, с нами здороваются, мы отмылись от прошлого, на теле и лице остается несколько пятен: потасовка с участием Мариано, Карлотта, которая наложила на себя руки, добытый стрельбой в тире медведь, – в остальном о нас не сплетничают.

С высоты своего нового положения, поднявшись на одну крохотную ступеньку, я обретаю счастье, я рада, что могу – из этой точки – определять, как близко подпускать людей, следить, чтобы никто не забыл о различиях.

Пускай остальные идут ко дну, пусть им приписывают воображаемую, несуществующую вину, главное – чтобы я осталась там же, где и сейчас, чтобы я выплыла наружу и держалась на поверхности.

* * *