Вода в озере никогда не бывает сладкой

– Я домой, давай подвезу тебя, – предлагает он, даже не поздоровавшись с Кристиано, а ведь они, думаю, по крайней мере шапочно знакомы.

– Я сам ее отвезу, – встревает Кристиано, и я киваю, подтверждая, что поеду с ним.

Медведь колеблется, он выглядит так же, как в день, когда мы прыгали с пирса, с таким же выражением лица он прошел тогда по настилу, похлопал Грека по плечу, помог ему перелезть обратно через перила, – это лицо человека, привыкшего защищать других и заранее понимать, нужно ли вмешаться, он как будто чует неприятности, разочарования и смену обстоятельств.

Чуть позже Кристиано и правда подвозит меня до дома, он несется на мопеде с огромной скоростью, словно хочет оказаться впереди всего мира, никого не пропускает, невозмутимо едет по встречной, не притормаживает на светофорах и перекрестках; дорога обледенела, покрышки скрежещут, соприкасаясь с наледью, мой мотоциклист удерживает руль, полагаясь на чувство равновесия и давление в рессорах, он говорит, что частенько выключает на ходу фары и едет по наитию, на слух, в полной темноте, обещает, в следующий раз так и сделаем – погасим фары и поедем в Тревиньяно или в Браччано, Кристиано ведь знает наизусть все повороты, можно обойтись и без освещения, я отвечаю: хорошо.

Вот мы и у дома, я чувствую, как от заведенного мопеда поднимается тепло, у него синяя подсветка и корпус, покрытый блестящей краской, как панцирь скарабея. Кристиано спрашивает, где я живу, я указываю на балкон нашей квартиры.

– Это же ты разбила лобовое стекло папаше Андреа, бросила в него камень? – вопрошает он и глядит на меня, потом запускает руку в карман и позвякивает ключами от квартиры.

– Нет, это Карлотта Сперати, – отвечаю я и гляжу на его пальцы, сжимающие рукоятку – ту, где тормоз.

– Откуда ты знаешь?

– Это все знают. Ее все видели: она бросила камень в машину, а потом пошла домой и покончила с собой.

Он уезжает, и я поднимаюсь на свой этаж, мать не спит, негромко слушает радио и вяжет – она недавно решила освоить крючок и штамповать ажурные салфетки с кучей дырок и рыхлые тщедушные шапочки.

Я не говорю ей ни слова, просто здороваюсь с ней жестом и обозначаю свое присутствие, иду к телефону, снимаю трубку и, взяв в руки телефонную книгу, где записала все нужные контакты, набираю номер, жду два гудка и вешаю трубку.

Это знак для Ирис: я жива, ложусь спать.

* * *

Ирис нарекла Лучано «Маминарадость» – в одно слово, – он инфантильный, слишком привык к комфорту, деточка, пупсик, смазливая мордашка. Она смеется, когда я жалуюсь, что меня бесит его манера постоянно повторять одни и те же слова-паразиты: «Ты не врубаешься», «Я на это забил», «Прикол», – а еще называть всех подряд «дядь», «теть» или орать на чем свет стоит о несправедливости мира, если заметит, что у него помялась рубашка.

Отношения, как и история, подразумевают сюжет, персонажей, некоторый рассказ, а мне особо нечем поделиться о нас с Лучано; пожалуй, я могу сказать лишь, что мое раздражение прямо пропорционально его ничтожеству, оно сравнимо с подарками, как на прошлое Рождество, – какие-то безделушки, выбранные наобум, – оно равняется времени, которое он тратит на обсуждение игроков команды «Рома», точно так же меня выводят из терпения его привычка аккуратно складывать шарф и прятать его в рюкзак, словно это мощи святого, и его передние зубы, белоснежные, матовые, их как будто шлифовали наждачной бумагой и случайно поцарапали.

Мы иногда не разговариваем месяцами, все реже звоним друг другу домой, стараемся как можно реже сталкиваться в школе, увлеченно скрываемся от партнера, но так и не выносим окончательное решение, не разрываем публично наши отношения – между двумя разными и совершенно неподходящими друг другу людьми; Лучано, как клещ в ночной тьме, впивается мне в кожу и не отпускает, пусть я и не вижу его. Но затем мы снова начинаем общаться, обсуждаем всевозможные пустяки, школьные оценки, тайные желания, привет-пока, наигранная ревность – последнее ему удается лучше всего, и это выглядит весьма комично. Он находит кучу предлогов для разборок, постоянно напирает на отношения с ребятами, с которыми я даже словом не обмолвилась, расцвечивает свои выдумки событиями, не имевшими места, чужими взглядами, которые я якобы ловила на себе, прикидывается напористым и уязвленным.

Я появляюсь и исчезаю, пытаюсь игнорировать его попытки привлечь внимание, не вступаю в споры из-за мифических измен и вранья, мне абсолютно плевать на то, какие отношения он пытается установить между нами. Мне начинает казаться, что только так можно быть вместе с кем-то – если вы оба похожи на тени.