Вода в озере никогда не бывает сладкой

Пока я думаю об этом, в гостиной слышится гул голосов: мать и близнецы о чем-то ропщут, а отец прерывистыми звуками, напоминающими кряканье, пытается их перекричать, – я не могу понять, ссорятся они или безмерно рады чему-то, думаю, что скорее первое, безграничное счастье никогда не поднималось на наш этаж.

Я на взводе, выхожу из комнаты, они мне мешают, да и вообще изучать физику на философском факультете – это издевательство какое-то, я туда поступила не для того, чтобы тратить время на физику, тем более на облегченную программу, выжимку, методичку из серии «физика для чайников», для слабоумных, я появляюсь на пороге и кричу:

– Я тут учу теорию относительности Эйнштейна, можно, пожалуйста…

И вдруг замолкаю: на кухонном столе стоит какой-то черный предмет с гладким экраном, разъемами для проводов, антенной, кнопкой «Вкл/выкл».

– Синьора Феста хотела его выбросить, – говорит мать, словно оправдывая присутствие в доме этого чудища, своего рода уступку привычному порядку вещей, которой уж точно никто не ожидал.

Отец катается на кресле взад-вперед, ударяется им об стол, его исхудавшие ноги вздрагивают от каждого столкновения, он весь мечется от нетерпения: то, что сейчас происходит на нашей кухне, – шумный праздник его жизни, великие перемены, он даже просить о таком не смел, а тут явилось благословение, которого ранее не посылал ему ни один святой.

Близнецы уже завладели пультом, они внимательно разглядывают его, изучают функции; телевизор старый, ему уже, наверное, больше пяти лет, для других это мусор, для нас – манна небесная.

Я ничего не говорю, стою поодаль от стола – я все-таки не в первый раз вижу телевизор, в чужих домах мне доводилось видеть разные аппараты, на другие я заглядывалась в витринах магазинов электроники, на экраны третьих – тех, что вешают на стену под потолок, – глядела в пабах и в барах любовалась ими, ненавидела, восхищалась, забывала, но все-таки хотела иметь такой же.

Жизнь без телевизора была нашим проклятьем и нашей причудой, мы могли говорить об этом во всеуслышание и дерзко заявлять: у меня нет этой штуки, ничего не знаю, понятия не имею, о чем речь.

Долгое время мы находились в стороне от разговоров, с трудом пытались уловить смысл чужих бесед, темой которых становилось нечто непостижимое, – да, так мы узнали, что значит «невозможное», столкнулись с ним, потому что вещь или принадлежит тебе, или не принадлежит, ты или можешь ее потрогать, лизнуть, стереть с нее пыль, сломать, или не можешь; именно состояние неимения стало моим кордоном, на охране которого я стояла.

Легкость, с какой мать сообщает нам о том, что нарушила свое же собственное правило, встреча с тем, что представлялось нам избыточным, неоправданным, выбивают меня из колеи, я, точно кукла с кудрявыми локонами и кружевами на юбке, молча сажусь за стол, а они продолжают суетиться, отцовское кресло со стуком врезается в деревянную ножку, кухня похожа на черную дыру, которая засасывает нас, ее гравитационное поле не позволяет нам двигаться.

Потребовалось немного работы руками, череда проклятий, перестановка мебели в поисках отверстия, в которое можно просунуть провод от антенны, пересмотр наших потребностей, возведение импровизированного алтаря – и вот телевизор находит себе место в гостиной у стены, на двух ящиках из-под фруктов, в которых мать обычно хранит лук и картошку; она взяла проволоку, связала их между собой ловкими быстрыми движениями, в ее воображении они уже обрели декор и пестрят цветами, посаженными на клей.

Близнецы, вытаращив глаза от волнения, устраиваются на диване, отец наконец отклеивается от стола, подъезжает к нужному месту, описав полукруг, мать садится на подлокотник, диван у нас маленький, никто не предполагал, что нам понадобится уместиться на нем всем семейством, незачем одновременно занимать одно и то же место, потому что раньше у стены не на что было смотреть, а нам не о чем было говорить.

Телевизор включается, и мы как будто настраиваемся на одну волну, ослабляем нашу внутреннюю оборону – иммунитет против нормальности, я все еще сижу за кухонным столом и вижу в дверном проеме их покачивающиеся затылки, вытянутые напряженные шеи, слышу их реплики, слышу, как они начинают ссориться, потому что не смогли договориться еще раньше, и, словно волею печального совпадения, их перепалка воспроизводится на экране.

За короткое время они успевают поспорить из-за чужого спора, поспорить о том, есть ли толк в спорах, поспорить из-за того, что стоило только полчаса посмотреть телевизор – и уже начался спор, поспорить о наличии телевизора, об отсутствии телевизора, о собственной неспособности молча и воспитанно посмотреть программу передач на государственном канале.