Вода в озере никогда не бывает сладкой

С тех пор она часто пишет мне, но не наседает, она не назойливая, но с завидным постоянством заезжает за мной на новой белоснежной машине, похожей на городские такси, говорит, как славно было бы доехать до пляжа во Фреджене, на озере есть частный яхт-клуб, туда никто не ходит, поэтому вода чистая, рядом стоят лодки, лужайка всегда аккуратно пострижена, а еще она нашла в интернете рецепт домашнего кетчупа, хочет приготовить и макать в него начос и картошку фри.

После стольких лет безразличия Ирис знаки внимания со стороны Элены вызывают у меня чувство, что я ей важна, поэтому я без особых колебаний вовлекаюсь в придуманные ею авантюры, на время откладываю книги и ухожу на пляж, потягиваю «Маргариту», делаю вид, что умею готовить, пытаюсь приготовить соус гуакамоле, смотрю телевизор с отцом Элены, он адвокат и культурист, и ее младшим братом, который обожает горы и фотографирует диких коз и альпийских козлов.

Мы вместе смотрим ее любимые фильмы с Одри Хепберн – «Завтрак у Тиффани» и «Сабрину», – засыпаем в одной кровати, нас словно охраняют стены ее комнаты, увешанные черно-белыми модными плакатами и вырезками с Синди Кроуфорд, Наоми Кэмпбелл и нью-йоркскими небоскребами; заветная мечта Элены – поселиться на Манхэттене, но можно и в Калифорнии или в Голливуде – словом, везде, где есть вода, она говорит, что в Штатах причалы называют пирсами, они длинные и совсем не похожи на наш, маленький, скользкий, ни на что не годный, рядом с американскими пирсами есть луна-парки, а пляжи такие огромные, что там можно играть в теннис.

Мы лежим на полосатых шезлонгах в яхт-клубе и пьем апельсиновый лимонад, я рассказываю Элене кое-что о себе, о своем душном, губительном доме, который пожирает людей и вещи, доме-убийце, об отце и матери, о том, что тоскую по брату, о розовом медведе в моей комнате – Ирис нарекла его Баббл, в честь жвачки из нашего детства, – о близнецах и об их неисправимом великодушии.

Мне удается составлять осмысленные фразы и как-то определить, кто для меня Андреа, в общих чертах пожаловаться на наше прошлое и воспеть настоящее, впервые пытаюсь облечь в слова то, что мне довелось пережить, не рассказываю о ночах с выключенными фарами, проведенных с Кристиано, намеренно не касаюсь отдельных событий, стараясь казаться привлекательной, загадочной, часто говорю: «Эх, знала бы ты! Чего со мной только не случалось, впрочем, ладно, забей, иногда я теряю голову, натурально теряю эту дурную башку». Внезапно то, что я слегка с гнильцой, становится понятным и уместным: я становлюсь девушкой, в глазах которой таится нечто необъяснимое, и это в ней завораживает.

В конце концов я заявляю, что хотела бы жить где-нибудь далеко, в Конго, Японии, Полинезии, что я бы, как и она, не отказалась каждое утро завтракать, сидя напротив витрины ювелирного магазина, замирать, разглядывая колье и серьги, которые не могу купить.

Наше времяпрепровождение с Эленой выглядит таким естественным, мы становимся близки, как будто познакомились еще в детстве и она сопровождала меня всю жизнь, а вместе с ней приходят и вещи, о которых я раньше и помыслить не могла. Элена находит тысячи способов платить как можно меньше, но при этом веселиться по полной, не дуется, если я беру с собой книги и занимаюсь, она придумала несколько своеобразных ритуалов для нас, например ездить на машине смотреть закат на озере, когда мы возвращаемся с моря; закат знаменует собой конец дня, солнце не может окунуться в воду, та лишь отражает его тускнеющие лучи.

Мы говорим:

– Пока, солнце, прощай, солнце, – и смеемся.

Ирис не рада моему новому знакомству, при встрече она постоянно твердит, что не нужно доверять Элене, я же думаю, все дело в ревности и угрызениях совести: теперь, когда я больше не одна, когда перестала быть третьей лишней, она опасается, что я могу предпочесть ей кого-нибудь другого; то, что я могу ей досадить, лишить ее надежды, буквально заводит меня, и я упиваюсь своим злорадством – жизнь идет, и ты получаешь то, что взрастил, пожинаешь плоды своих ошибок.

У Элены нет парня, она недавно вышла из долгих отношений – почти шесть лет! – и старается рассказать все возможное об Алессио, ее былой любви, от его цвета волос до того, как он вытирал пододеяльником живот, закончив свое постельное представление, поэтому я тоже говорю о телах, расставаниях, любовных перипетиях, и моя речь льется с какой-то необычайной, невероятной легкостью, сама собой, стоит мне только открыть рот.

Заканчивается сессия, и у меня получается хорошо сдать все экзамены: на двух я получила максимум – тридцать баллов, на остальных – двадцать восемь и двадцать пять, – эта последняя оценка довела меня до слез, я порвала две тетради и подумывала сожрать четыре пачки распечаток, я старалась, училась, ночами – как сова, как куница, – я стала зверем, что показывается только в темноте и просто хочет выжить.