Водолаз Его Величества

– Настоящее золото или медяшка позолоченная?

– Чистое золото, Егор Хрисанфович! Примите от нас с почтением и благодарностью! Век вашу доброту не забудем.

– Хорошо, – околоточный спрятал часы в карман кителя и поднялся со скамьи. – Итак, завтра ровно в десять.

Выехали до первого света. Телегу немилосердно трясло, но второпях отыскать более удобный экипаж не удалось. Артем подпрыгивал на облучке вместе с возчиком, прислушиваясь к шуму ветел вдоль дороги. Влажный ветер поздней осени толчками шевелил ветки, сквозь их шелест едва пробивались первые трели жаворонков.

Туман клочьями висел над полями, рощицы ольхи, словно выкованные из почерневшего серебра, сменяли блестящие прогалины луж, оставшихся после вчерашнего ливня. Из полей несло кислой гнилью, а от прогалин – свежим запахом дождевой воды.

Дорога спустилась в овраг, а затем начала медленно выбираться обратно. Вверх лошади шли медленно, колеса с трудом проворачивались в липкой грязи грунтовой дороги.

«А ведь это возвращение домой, – вдруг сообразил Артем. – Две тысячи лет назад мои предки ушли из разрушенной, разгромленной страны. И вот мы возвращаемся. Только сейчас.

Но почему Всевышний отправил нас в такое долгое изгнание? Разве мы были хуже жестоких язычников римлян или развратных греков? Чем так разгневали Тебя, в чем провинились?

Хотя, от римлян, греков, вавилонян и персов остались только книги и полуразрушенные статуи, а мы живы.

Живы, но какой ценой?! Две тысячи лет Ты просеивал нас через соблазны других народов. Остались самые достойные, те, кто не дрогнул, не сломался и не согнулся. Остальные давно уже стали персами, французами, поляками, немцами.

Но чем мой друг бондарь Велвл лучше украинского бондаря из соседней деревни? Что в нем отобранного, избранного?»

Медленно и важно поднялось солнце, пробиваясь сквозь месиво серых туч. Его жар безжалостно поджигал облака, превращая их поначалу в тлеюще-желтые, затем в багровые, а потом в пламенно-алые.

«Не знаю, – думал Артем, – не умею сравнивать, не смею судить. Дай же мне понять Твои мысли и служить Тебе не в горе, а в радости, не плачем, а смехом, не горечью, но сладостью».

Глава VIII История одесского раввина

Окончив воложинскую ешиву, сдав экзамены и получив смиху, звание раввина, Шая долго искал место. Брать лишь бы что он не хотел. Попадешь в какие-нибудь Яновичи или в еврейский поселок под Херсоном, там на всю жизнь и застрянешь. Не славы хотел молодой раввин и не солидного жалованья, а окружения – мудрецов, с которыми можно и поспорить, и вместе учиться.

Души у евреев, разумеется, святые, вот только разглядеть святость под грубой личиной водоноса или возчика не каждому по силам. Шае хотелось видеть реальные проявления этой души в повседневной жизни. Большое требование, скажете вы? Да, большое, но ведь Шая был еще молод, и такое желание вполне можно записать в разряд юношеской мечты.

Мало ли кто о чем мечтает?! Сняв носки и улегшись под одеяло, человечество грезит о богатстве, здоровье и удаче. Мужчины страстно размышляют о женщинах, женщины – о мужчинах. А юный раввин мечтал о синагоге с хорошей паствой, о тонких, понятливых прихожанах с добрым сердцем и обходительными манерами. В скобках заметим, что такие евреи встречаются только в раввинских мечтах, но Шая тогда этого еще не знал и поэтому, обращаясь со своей просьбой ко Всевышнему, горел на молитве всем сердцем. И услышал Бог Шаю, и послал ему место раввина в Новобазарной синагоге города Одессы.

Ах, Одесса, это вам не Яновичи, хотя, конечно, совсем не Броды, и уж тем более не Люблин. Шая не рассчитывал встретить в Одессе прихожан своей мечты, но ему представлялось, что лоск большого города нивелирует грубость простых людей. Название синагоги его не пугало – мало ли как называют евреи свои молельные дома.

Он и жена сошли на перрон одесского вокзала, полные надежд и ожиданий. Шая – высокий курносый юноша в круглых очках, с продолговатым лицом, обрамленным редкой бородкой. Хая – застенчивая молодая женщина в платке и коротком тулупчике, с перепуганными глазами и смуглым личиком, на котором резко выделялся нос, похожий на клюв. Но не клюв хищной птицы, а клюв галки или сороки, да и сама женщина больше походила не на раввиншу, а на выпавшего из гнезда птенчика.

Реальность южного города одним мощным ударом опрокинула их навзничь, и, не будь они оба так молоды, последствия могли оказаться весьма печальными. Синагога действительно находилась рядом с базаром, одним из самых шумных и бестолковых в городе, и молились в ней те, кто жил неподалеку и торговал на этом самом базаре. Самая подходящая публика для утонченного выпускника воложинской ешивы! Азохенвей[10], по-другому не скажешь.