– Да про золото, – прошептал Лосев. – Нашли мы его, нашли. В точности как рассказывали. Десять полных бочонков. Нас под присягу привели, чтоб ни одного слова никому. Но ты-то в деле, поэтому я и…
– Мне теперь все равно, – ответил Артем. – Разве не видишь?
– Да я не о том, Тема! Я награду за обнаружение получил, двести рублей. Но ведь если бы не ты, хрен бы я чего нашел. Так что половина твоя.
Он вытащил из-за пазухи несколько скрученных в трубочку ассигнаций и протянул Артему.
– Пожалел калеку? – мрачно усмехнулся тот.
– Да ты что, Тема! – вскинулся Лосев. – Ты что такое говоришь?! Они по праву твои.
– Ладно, тогда давай. Пригодятся.
На вокзал Артема отвез на извозчике фон Шульц. Долго жал руку, благодарил за «Принца» и со слезами на глазах перекрестил на прощание.
Стоя у окна, Артем наблюдал, как дернулся и поплыл назад перрон и как фон Шульц поднес руку к фуражке, отдавая ему честь.
Глава VII
Исход
Дрожа всем корпусом от работы машины и распространяя едкий запах отработанного топлива, катер подходил к Кронштадту. Справа потихоньку всплывал из воды остров, сначала показались вершины колоколен и величественный купол собора, затем красный маяк и громады кораблей на рейде.
Волны с шумом били в борт катера, но Артем не обращал на них внимания. Он сидел внутри небольшого салона, отвернувшись от иллюминатора. Артем зарекся когда-либо подходить к воде и больше не хотел, не мог видеть море. Его красота оказалась обманчивой, сияние – коварным, переливы солнечных бликов на голубой поверхности скрывали таящиеся в глубине смерть и боль.
Артем возвращался в Кронштадт с одной-единственной целью – увидеть Варю. Ему нечего было ей сказать. Что может предложить нищий инвалид-иноверец потомственной дворянке, талантливому врачу и красавице? Он понимал, что встреча будет единственной и последней, и хотел запечатлеть ее образ в своей памяти, чтобы потом возвращаться к нему всю оставшуюся жизнь.
Артем не сомневался, что будет любить Варю до последнего дня, ведь иначе не любят в юности. Он был уверен, что никогда даже не посмотрит на другую девушку, и с грустью осознавал, что до того самого последнего дня ему осталось совсем немного. Его жизнь вскоре завершится, если не естественным путем, то с помощью собственных рук.
Жить было непереносимо. Каждый день начинался и заканчивался болью. Боль была вместо радости и покоя, вместо тепла и отдохновения. Она перевивала все, что он делал, и все, о чем мог подумать. Дальше существовать под ее сенью он не хотел и, главное, не понимал для чего.
Горестные раздумья о бессмысленности существования наваливались на Артема всякий раз при воспоминаниях о Вареньке. Случайно или не случайно, но он теперь плотно увязывал никчемность своей жизни с ее образом. Если же вдруг она… да-да, стоило лишь отпустить на волю воображение, как оно тут же принималось рисовать удивительные и сладкие картины.
Вот Варенька, уже прослышавшая про его подводные приключения и успехи, жалеет несчастного водолаза, выказывая ему сочувствие и симпатию. Она берет его под руку, чтобы усадить на стул для осмотра, а он прижимает ее нежную ручку к своей груди и говорит ей…
На этом месте картина прерывалась, даже воображение не могло представить, что же он сможет сказать Варваре Петровне.
Артем с трудом перебрался по сходням на пристань и заковылял к школе. Пересек овражный парк, прошел рядом с обводным каналом, мимо докового бассейна, обогнул Морской собор Святителя Николая и оказался на Якорной площади, возле дома номер один.
Увидев пропуск, подписанный фон Шульцем, вахтенный взял под козырек и спросил:
– Прямо из Севастополя?
– Да, – коротко ответил Артем.
– Как там наши?
– В целом хорошо. Михаил Николаевич у себя?
– С утра был в санчасти.
– Я к нему, – Артем повернулся и двинулся к выходу во двор.
– Эй, – окликнул его дневальный, – ты часом не тот Шапиро, что по четыре минуты под водой сидел?
– Уже не тот, – не останавливаясь, буркнул Артем.
На пороге санчасти он замер и простоял несколько минут, не решаясь взяться за ручку. То, о чем он так долго мечтал, что красочно рисовало ему воображение, от чего мурашки бегали по спине и сладко перехватывало дыхание, находилось совсем рядом, по другую сторону двери. Он не мог объяснить почему, но точно знал, не головой, а сердцем – поворот ручки откроет для него дверь в новый мир. И скорее всего этот мир окажется хуже того, того, в котором он пребывает сейчас.
Хорошо смазанный замок не заскрипел, дверные петли тоже плавно провернулись, и Артем, тяжело припадая на трость, вошел в санчасть. Сидевшая за столом Маша подняла голову, и Артему почудилось, будто он перенесся на полтора года назад. Это у него за спиной остались строительство мола, Чуфут-Кале, «Камбала», Герасимов, золото «Принца», а здесь ничего не изменилось. Тот же ладно сидящий на Маше белый халат, та же кокетливо чуть сдвинутая набок шапочка с красным крестиком, те же сияющие чистотой высокие окна. Но когда Маша, вскрикнув, выскочила из-за стола и бросилась к нему, он понял, что дурные предчувствия его не обманули.