Водоворот

– Я даже могу объяснить свой иррациональный ужас – мы часа три накручивали себя ожиданием домового. Темный дом, красный свет ночника, крик ребенка и, наконец, волк в спальне… Да еще и в этом нереальном свете, с блестящими красными клыками… Я видела его всего секунду, но запомнила на всю жизнь. Глаза у него не светились, светились только зубы. Насчет глаз я разобралась быстро, я ведь была на пятом курсе медицинского, знала, почему у животных светятся глаза в темноте. Если у животного цвет мембраны зеленый, как у большинства кошек, собак и волков, то красный от него не отразится. Значит, волк был вполне материален, никакое подсознание не выдумает такой подробности, как цвет мембраны глаза.

Из всех, кто пытался заразить Ковалева своими странными фантазиями, Татьяна делала это наиболее убедительно.

– Так вот, мы с Мишкой в панике бежали до калитки и только на улице сообразили, что Наташке надо помочь. Что мы поступаем подло. И мы решили позвать на помощь Смирнова. Мишка решил. Бежать-то сто метров… Мы колотили в окно так, что выбили стекло. И орали на всю улицу. Я не помню, что мы кричали, как убедили Смирнова встать с постели, но он выскочил на улицу в фуфайке, в сапогах на босу ногу и в трусах. Мы втроем побежали назад, к Наташкиному дому, но вскоре увидели, что Наташка поднимается на мост. Мы не видели, бежит ли за ней собака: темно, далеко… А вот поезд видели, он шел Наташке навстречу. Смирнов бросился ее догонять, но не успел, – когда он был около насыпи, она уже прыгнула в воду. Понимаете, если бы мы не отстали от него, если бы помогли ему спасти хотя бы вас, Наташка могла бы остаться в живых. Но ни я, ни Мишка никогда не были уверенными пловцами, и я-то хорошо знала, чем грозит человеку ледяная вода… Смирнов вытащил вас и отдал мне, а сам поплыл назад, спасать Наташку. Тогда уже люди начали собираться, тетя Паша за нами бежала, кричала… Я не помню, кто вас у меня забрал, кто-то из женщин, я совсем не соображала тогда. Федька чуть не утонул, его мужики в лодку еле втащили, он сопротивлялся, хотя уже почти не мог двигаться.

– А я слышал, он пошел к ведьме… В домик на болоте…

– Нет, он никуда не ходил, это точно. Он в лодке сознание потерял, его домой на брезенте несли, потом в бане отогревали, пока скорая не приехала. Болел потом долго. А вы даже не простудились…

– Скажите, а почему вы об этом никому не рассказали?

– А вы не догадываетесь? От стыда, – просто ответила Татьяна. – Мы все рассказали родителям. Они испугались, понимаете? Папа тогда строго-настрого запретил нам об этом говорить хоть полслова. Шло следствие, он боялся, что нас будут в чем-то обвинять, подозревать. Папа ездил в больницу к Смирнову, просил о нас не рассказывать. Денег ему предлагал, Смирнов от денег отказался, но милиции ни о нас, ни о собаке не говорил. Я не знаю, видел ли он вообще собаку. Сказал, что из окна Наташку заметил. Следствие кой-как велось, самоубийство – удобная версия. Приложили показания трех сплетниц, которые рассказали о Наташкиной несчастной любви, и все дела.

– Вы понимаете, что мои бабушка и дедушка умерли, думая, что их дочь – самоубийца, которая хотела утопить собственного ребенка?

– Нам нет оправданий. – Татьяна вскинула голову и посмотрела Ковалеву в глаза. В отличие от Зои, ее раскаяние было честным, непритворным, она не просила прощения и не надеялась на него. – Я бы многое отдала, чтобы все вернуть и поступить по-другому. Но это невозможно. Потом я рассказала все Надежде Андреевне, через несколько лет, мы уже вместе работали, но она, должно быть, не стала бередить рану ваших бабушки и дедушки. Махнула рукой, сказала, что Наташку этим не вернуть, так какая разница? А тогда прийти к убитым горем Наташкиным родителям и сказать, что мы с Мишкой виноваты в ее смерти, – это было выше наших сил. Пока мы собирались с духом, они уехали и увезли вас. Только-только девять дней справили. Поспешно, будто чего-то боялись.

– Бабушке сказали, что я утону в этой реке, потому что водяной теперь меня не отпустит.

– Да, думаю, это возможно. И хоть ваша бабушка была образованной женщиной, а не темной деревенской дурой, страх за детей – он иррационален. Не веришь, но думаешь: а вдруг правда? Конечно, и бабка Аксинья могла такое сказать, но, мне кажется, это Алькина работа. Она тогда ждала ребенка. Инку. А ей бабка Аксинья еще в детстве нагадала, что Наташкин сын, вы то есть, погубит ее единственную дочь. Потому Алька такая перепуганная ходит и всеми силами старается выпроводить вас отсюда.

– Да, об этом я уже слышал не раз. И оправдываться мне надоело. А теперь скажите, какое отношение все это имеет к моему завтрашнему отъезду?

Татьяна кашлянула.

– Я принесла вам собранную мной статистику. Никакой мистики, никаких совпадений. Только факты.

– Статистику чего?

– Смертей от утопления.

– И зачем мне она?