Водоворот

– Ничего мистического, мне то же самое посоветовала Инна Ильинична, правнучка бабки Аксиньи. Надеюсь, вы не верите, что у меня на крыльце лежит та же самая собака, которая стала причиной смерти моей матери?

– Нет, конечно не верю. Должно быть, это работа доминантных генов Федькиного пса, потому они так похожи. И я не уверена, что именно будущего Хтона я видела в вашей спальне при свете красного фонаря. Однако сейчас я скажу вам одну вещь, над которой вы вольны посмеяться. Но это результат моих многолетних наблюдений за детьми в санатории.

Татьяна зачем-то оглянулась на окно и слегка пригнулась к Ковалеву, понизив голос:

– Когда вокруг санатория рыщет волк, дети не вспоминают Бледную деву. Но стоит ему исчезнуть, как она появляется. Понимаете? Она до сих пор боится собак…

Татьяна не была ведьмой. Она не умела даже хитрить. Если бы что-то подобное Ковалеву сказала Зоя, или Инна, или Ангелина Васильевна – он бы расхохотался. А тут у него по спине пробежал холодок.

* * *

– Серый, мы ведь не потащимся с вещами на автобус, правда? Да еще и когда снегу по колено. Мы ведь вызовем такси? – намекнула Влада.

Снег сыпал и сыпал – впору было расчищать дорожки во дворе снова.

– Вызывай, – усмехнулся Ковалев.

Аня снова начала реветь – она не хотела уезжать. У нее только-только наладились отношения с девочками и появилась «лучшая подружка» Анжелика… Даже Ковалев засомневался: не слишком ли эгоистично его желание уехать? Но Влада пока была непреклонна.

– Алло? – заговорила Влада в трубку. – А такси можно вызвать? Как это нет?!

Ей что-то долго объясняли, и лицо ее становилось все более растерянным. Понятно, что вещи до автобуса пришлось бы тащить Ковалеву…

Однако все оказалось еще хуже.

– Серый, дизеля не будет. Верней, он будет неизвестно когда. Там из-за снегопада что-то на железной дороге случилось. Говорят, завтра дополнительный дизель пойдет, утром. Автобусы не ходят, такси ездят только по крайней надобности, снег не успевают убирать, уже несколько аварий было на ровном месте – машины заносит. Говорят, быстрей двадцати километров в час никто не разгоняется.

– Ну что, поедем завтра утром, – пожал плечами Ковалев. – Не пешком же идти.

У Ани тут же высохли слезы, но Влада сказала, чтобы она не слишком радовалась, – они поедут завтра утром.

Снегопад прекратился внезапно, сумрачный день вдруг закончился ясным закатом, и легкий морозец сменился основательным, крепким…

Ковалев чистил дорожки во второй раз, хоть Влада и говорила, что в этом нет необходимости. Ему было, пожалуй, даже жарко, но он все равно чувствовал, как крепчает мороз, как снег под сапогами скрипит все тоньше и громче.

Коля с загадочным лицом подошел к калитке, но во двор заходить не стал, поманил Ковалева пальцем.

– Слышь, пошли кой-что покажу…

– Что? – нехотя спросил Ковалев, разгибаясь. Никуда идти не хотелось.

– Пошли, не пожалеешь. И дочку с женой зови.

Ковалев не пожалел. Сумерки были долгими и ясными. Коля провел их через свой двор к мосткам, уходящим в воду, – по сторонам от мостков вдоль берега уже легли ледяные закраины.

– Во, глядите. Природное явление. Редко кто застает, шугоход называется… – сказал Коля почему-то шепотом и приложил палец к губам.

– А что такое шугоход? – спросила Аня тоже шепотом.

– Тише… Слушай, – ответил Коля. – Шуга звенит.

– Река замерзает, – ответил Ане Ковалев. – Видишь, плывут льдинки? Это называется шуга.

Шуга пела. Пощелкивала, шуршала, приплескивала в морозной тишине. Воздух не двигался – двигалась река. Быстрая на стрежне, у берегов она замирала, подталкивала тоненькие льдинки, кое-где покрытые снегом, к закраинам, и те росли на глазах.

Никогда в жизни Ковалев не слышал такого чудного звука… Он не сразу вспомнил, на что это было похоже, и удивился, когда сообразил: бывало, в детстве бабушка перед сном гладила его по голове. Звон шуги в сумерках, будто колыбельная песня, выхолаживал тревоги и обиды, бередил что-то внутри, рождал неизбывную зимнюю тоску, светлую и сонную.

Ковалев мог слушать его бесконечно. Влада и Аня ушли домой, а Ковалев все стоял и стоял, не в силах шевельнуться. Ему вовсе не хотелось побеждать реку – она засыпала, прощалась с ним до весны, предлагала перемирие. Умиротворение. Спокойствие. Она не бросала вызов – дарила на прощание материнскую нежность. И в звоне шугохода, в дымке, вившейся над водой, Ковалеву слышалось тихое дыхание и приглушенный девичий смех.

А может, он напрасно решил уехать? Путевка на сорок два дня, Аня может лечиться еще три недели с лишним. И, собственно, из-за чего? Обиделся?

Боялся прийти в санаторий и увидеть торжество на лице Зои. Будто она устроила ему выволочку. Наказала за плохое поведение. Он ведь и дорожки расчищал, чтобы никто не заметил, что его наказали…