Водоворот

– А что участковый? У него небось тоже дом у берега стоит.

Детонаторы и огнепроводный шнур Ковалев нашел в лодочном сарае.

– Коль, ты на моторке умеешь ходить?

– А то! Да и чего там уметь…

– Тогда поехали.

– Куда?

– Хотел колдунства? Поехали. Поглядим, что там за зажор.

– Ух, ерш твою растудыть, а погодка-то, а? Нелетная. – Коля потер руки. – Ну поехали.

Погодка в самом деле оставляла желать лучшего. Ледяной ветер стегал по лицу тяжелым мокрым снегом, вздыбившаяся река была похожа на огромную разъяренную змею, вблизи особенно страшную и по-настоящему опасную. Мостки ушли под воду, разве что лодку спускать с берега было проще – по размокшей скользкой грязи.

Никаких спасательных жилетов в хозяйстве ни у Коли, ни у бабы Паши не было, и когда Ковалев об этом заикнулся, оба посмотрели на него как на ненормального.

– Федя говорил всегда: «Чему быть, того не миновать», – вздохнула баба Паша. – Раньше, на станции еще, положено было жилет, а он не надевал. Неудобно, говорил.

За свою собственную жизнь Ковалев не опасался – его волновала Колина безопасность.

– Ни черта не видать, – проворчал Коля, садясь на корму. – А ну как на берег наскочим? Или на мост?

Фонари на мосту не горели, но Ковалев решил, что это к лучшему – не слепят глаза. Он давно привык к темноте и неплохо видел и открытое небо над рекой, и очертания темных берегов, и опоры моста, поднимавшиеся из пенной воды.

– Не наскочим, – ответил он Коле.

– Смирнов тоже сквозь воду видел. Тоже ночью в дождь на моторке спокойно ходил. Ты мне говори, если я не туда рулить буду.

Коля завел мотор, тот чвакнул раза два, но потом затарахтел, толкнул вперед лодку, задравшую нос, – волна разбилась о днище, рассыпалась белой водяной взвесью, окатила с ног до головы. Впрочем, Ковалев уже не замечал того, что насквозь промок. Он и хотел бы объяснить Коле, что вовсе не видит сквозь воду, но не стал орать, перекрикивая мотор.

Лодка, окутанная белой пеленой, пошла быстрей, уже не подскакивала на волнах, а лишь монотонно стучала по ним днищем. Иногда в самом деле приходилось показывать Коле верное направление, особенно на изгибах реки. И Ковалев удивлялся: неужели Коля не видит, где берега и какая глубина под моторкой? Ему это казалось очевидным, само собой разумеющимся, Ковалев не сомневался, что любой другой на его месте так же легко мог ориентироваться ненастной ночью на реке.

Чем сильней бесилась река, тем больший азарт ощущал Ковалев, тем заметней была его внутренняя дрожь. Однако он не замечал, как у него стучат зубы, и не от холода вовсе – от лихорадочного возбуждения, эйфории, восторга… Скорость, ветер и мокрый снег только усиливали этот восторг.

– Ну ты точно сквозь воду глядишь! – прокричал Коля. – Ведь ни разу со стрежня не сошли! Казанке-то хоть бы что перекат, но ты-то ведешь ну точно на корыто!

Ковалев не понял ни слова в Колиных речных терминах. А то не видно, что тут мелко… И течение сильней, и волны из-под мотора расходятся иначе, и берега изгибаются – один поднимается, другой спускается к воде… Впрочем, Ковалев не стал задумываться о том, что его интуитивное чутье глубины трудно объяснить знанием гидродинамики, тем более что гидродинамику он знал не так уж хорошо – сдал когда-то экзамен и больше никогда о ней не вспоминал.

Он умел обращаться с тротиловыми шашками, но про зажоры на реках ничего не слышал – только то, что нашел в сети, прежде чем предложить Коле принять участие в «колдунстве». К тому же о ледяных заторах информации в сети хватало, а о борьбе с зажорами почти ничего сказано не было, кроме того, что если с ними не побороться, то весной потребуется не тридцать кило тротила, а с тонну примерно.

Вокруг моторки появилась шуга. Сначала плывший по течению мокрый снег или смерзшиеся пластинки льда, которые вдали срастались в широкие поля ледяной каши по сторонам от стрежня, лениво ползли вдоль берега и цеплялись за острые выступы ледяных закраин. Течение замедлилось – ушло на глубину, – и вскоре моторка уже ломала тоненькую, в палец толщиной, корочку сплошного льда.

– Коль, а мотор не загубим? – крикнул Ковалев.

Тот покачал головой.

– Пока можно!

Ковалев не столько увидел, сколько ощутил ледяную пробку, ставшую в излучине реки. Шуга примерзала к пологому берегу с его медленным течением и широкими закраинами, а на противоположной стороне врезалась в крутой берег с разгона, мелкие льдинки накапливались, наползали друг на друга – уходили в глубину, все плотней и плотней забивая русло, а за поворотом снова наталкивались на мелководье пологого берега. С лодки не видно было края ледяной пробки – она уходила за поворот.

И все же это был не плотный весенний лед, а ледяное месиво, да еще и поливаемое сверху дождем. Ну или почти дождем… Если бы не ветер, дувший против течения, река сама размыла бы помеху на своем пути до того, как пробка перекрыла русло.

Было очевидно, что с лодки бросать тротил бессмысленно, – дело не в том, что Ковалев прочел в сети о ледяных заторах и что разбивать их надо с «головы». Он чувствовал, куда нужно нанести удар, чтобы выбить «пробку».