Воды текут, берега остаются

Мальчики вышли на улицу и быстро пошагали в ту сторону, где светился четырьмя окнами высокий дом Каная Извая.

Эчук начал рассказывать:

— За обедом отец говорит: «Вчера у нашего хозяина собиралась вся воронья стая». Так он называет карта Ороспая и его приятелей. Я спрашиваю: «Зачем же они собирались?» Отец говорит: «Видать, опять по деньгам соскучились. Хотят снова выводить народ на мольбище». Потом отец говорит: «К чему-то поминали имя Вениамина Федоровича. А к чему, не разобрал…» Я говорю: «Ороспай давно на учителя зубы точит». — «Конечно, не к добру завели они речь про учителя, — говорит отец. — Они как вороны, птицы злые, хищные». После обеда я разыскал Асмёлык Чепакову, говорю ей: «У вас вчера гости были?» — «Были, — отвечает. — И Канай Извай с Веденеем были». Ну, я тогда бегом к Коле, и решили мы от Веденея узнать, что эти вороны против Вениамина Федоровича замышляют.

— Правильно, — сказал Васли, — если Веденея припугнуть, он все расскажет.

Вот и дом Каная Извая.

— Коля, ты повыше, постучи в окно, а говорить я буду, — шепнул Эчук и встал напротив окна в полосу света.

Коля Устюгов постучал по стеклу. Окно открыл сам Веденей.

— Выйди-ка, поговорить надо, — позвал Эчук.

— Чего выходить, говори так, — недовольно проворчал Веденей. — Пора спать ложиться.

— Не буду я кричать на всю улицу. Меня Асмелык прислала.

— Ладно, сейчас выйду.

Окно закрылось. Немного погодя скрипнула калитка, Веденей подошел к мальчикам.

— Ну, что ей надо?

— Откуда я знаю что. Она тебя у мельницы ждет.

— Ладно, завтра узнаю, — зевнул Веденей, — сейчас спать охота.

— Темноты боишься? — насмешливо спросил Эчук. — Не бойся, мы тебя проводим.

— Ничего я не боюсь. Пошли, — и Веденей захлопнул калитку.

В белом тумане мальчики спустились по Мельничной улице к Нижнему Туреку. Глухая тишина стояла вокруг. Даже собаки не лаяли, словно и они устали за этот жаркий страдный день и теперь отдыхают.

Впереди быстро шагали Эчук с Колей, за ними Веденей, и замыкал шествие Васли.

— Иди скорее, тютя неуклюжий! — бросил, обернувшись, Эчук.

Веденей тоже обернулся и повторил:

— Мосолов, тебе говорят! Эх ты, тютя неуклюжий!

Васли прибавил шагу, но Коля Устюгов сердито прикрикнул на Веденея.

— Не он, а ты — тютя неуклюжий! Васли не ленив, он весь день в поле работал, а ты дома сидел, ничего не делал.

Веденей обиженно пробурчал что-то себе под нос.

Поднялись на холм.

— Слышишь шум? — спросил Эчук Веденея.

Веденей прислушался: нет, не слышно никакого шума.

— Ну? — допытывался. Эчук.

— Нет, не слышу.

— Хочешь услышать?

Веденей знал, что вопрос с подвохом. Если ответишь: «Хочу», то Эчук врежет по уху да еще посмеется: «Сам же хотел шум услышать!» Но Веденей знает эту шутку, его на ней не поймаешь.

Прошли еще немного.

— Теперь слышишь шум?

— Теперь слышу.

Шум доносился от мельницы, шумела вода, падающая с запруды.

Ребята вышли к мельничному пруду. От черной воды тянуло прохладой. Все знали, что здесь глубоко. Старики говорили, что в мельничном омуте живет водяной. Страшновато ночью возле этой черной воды.

— Здесь? — спросил Коля Устюгов.

— Можно здесь, — ответил Эчук и посмотрел на Веденея. — Коля, держи его за ноги, а ты, Васли, берись за руки.

Веденей окаменел на месте, шевелит губами, ни слова не может произнести.

Коля Устюгов наклонился, намереваясь схватить Веденея за ноги.

— Эчук! Коля! Вы с ума сошли! Остановитесь! — быстро заговорил Васли. — Хоть объясните, что вы от него хотите!

— Ну ладно, — сказал Эчук. — Слушай, Веденей. Сегодня утром ты с отцом был у Чепаковых. Там были карт Ороспай и два мужика. Они что-то замышляют против Вениамина Федоровича. Что они про него говорили?

— Я не знаю… Ей-богу, ничего не знаю, — торопливо проговорил Веденей.

— Ты же там был.

— Мы с Асмелык в другой комнате сидели.

— И ничего не слышал?

— Нет.

— Ну, тогда придется искупать тебя, — шагнул к Веденею Эчук. — Освежим твою забывчивую голову, авось припомнишь. Коля, Васли, давайте!

— Не надо! Не трогайте! — замахал руками Веденей. — Все скажу! Все скажу! Ороспай говорил, что после жатвы надо народ опять вести на мольбище.

— Еще что?

— Это все… Все…

— Что говорили про Вениамина Федоровича? — продолжал настойчиво выпытывать Эчук.

— Не знаю! Ничего не знаю! — Веденей повернулся к Васли: — Ну хоть ты, Васли, поверь: не слышал я ничего, не знаю…

— Может, позабыл? — сказал Васли. — Ты вспомни, вспомни. Нам очень нужно это знать.

— Ей-богу, не знаю… Не помню… Не слышал…

— Видать, от него толку не добьешься, — сказал Эчук. — Пошли отсюда, братцы.

Эчук и Коля повернулись и пошли к мельнице. Васли тоже тронулся за ними.

— А я? — испуганно спросил Веденей. — Я тоже с вами.

Эчук обернулся и через плечо бросил:

— Ты оставайся с водяным из этого омута.

— Постойте! Я боюсь! Я вспомнил! Я все скажу! Ребята остановились.

— Говори.

— Про Вениамина Федоровича дед Ороспай сказал: «Если мы не отомстим человеку, осквернившему священную рощу, то народ перестанет нам верить. Мы должны покарать учителя».