Воды текут, берега остаются

Доносится из-за реки песня, разливается на просторе звонкий девичий голос:

Воды текут, берега остаются…

Часть вторая Вкус земли

Глава I ГОРЕ ГОРЬКОЕ

Тысяча девятьсот четвертый год.

Весна в этом году наступила ранняя. Уже в середине апреля сошел снег. Дни стояли ясные, быстро подсыхало. Свежий воздух наполнился запахом влажной земли. Перелетные птицы возвращались на места гнездовий и радостным пением приветствовали родные края.

Хорошее время весна! Веселое.

Но этой весной невесело на душе у людей. Тяжелые вести идут с Дальнего Востока, с японской войны. Подобно страшной моровой болезни, распространяются они от деревни к деревне, от дома к дому. Все больше становится в деревнях вдов и сирот.

Плохое время нынешняя весна. Печальное…

С приходом весны оттаивает замерзшая земля, оживают деревья и травы. Но какая сила может отогреть заледеневшее от горя сердце, оживить поникшую душу человека?

К лету военные действия усилились. Как будто какие-то чудовищно-огромные жернова без устали мололи и мололи людей, скот, хлеб, деньги. Глотка войны ненасытна.

До сих пор горестные вести как будто бы обходили стороной Биляморский край, но вот горе добралось и сюда.

В первые же дни своей учебы в Нартасской сельскохозяйственной школе Васли подружился с Мичи Митрохиным.

Как-то на перемене они стояли у окна в коридоре и разговаривали, вдруг к ним подошел почтальон, хромой седой старик.

— Кто из вас Мичи Митрохин? — спросил он.

— Я, а что такое? — отозвался Мичи.

Почтальон пристально взглянул парню в глаза, ничего не ответил, лишь протянул конверт.

— Письмо? Мне? — удивился Мичи.

Он никогда еще не получал писем. Отец где-то далеко воюет с японцами, мать неграмотна.

Почтальон, попрощавшись, заковылял прочь. Он-то, конечно, догадывался, какую весть принес парню. В последнее время ему частенько приходится вручать людям подобные письма.

— Ну, что ж ты стоишь? — с нетерпением сказал Васли, видя, что Митрохин нерешительно вертит конверт в руках. — Читай скорее, что за письмо?

Мичи судорожно сглотнул и несмело разорвал конверт. Оказалось, что внутрь был вложен другой конверт. На нем было написано: «Воинское. Вятская губерния, Уржумский уезд, Пилинская волость. Лопъяльский приход, с. Черемисский Сабуял, Митрохиной Ульяне».

— От отца! — обрадовался Мичи, но тут же нахмурился: — Погоди, погоди, это не отцовская рука… — Он достал из конверта листок, прочел вслух: — «Вдове унтер-офицера Кирилла Митрохина Ульяне Митрохиной. Ваш муж унтер-офицер Пятого полка Восточно-Сибирской стрелковой дивизии Митрохин Кирилл Степанович погиб смертью храбрых в сражениях на Ляодуне…»

Читать дальше Мичи не мог, буквы поплыли у него перед глазами, на бумагу упала тяжелая слеза. Он отвернулся к окну.

Васли низко опустил голову.

В это время прозвенел звонок. Все ученики разошлись по классам. В коридоре остались только Мичи и Васли.

— Иди на урок, Васли, — глухо сказал Мичи. — Иди, учись.

Васли положил руку ему на плечо.

— А ты?

— Моя учеба кончилась. Я теперь в семье за старшего. Мать больна, все ждала отца, день и ночь ждала…

Когда Мичи Митрохин уходил домой, весь класс вышел его провожать. Но дальше всех по большому Беляморскому тракту проводил его Васли.

Друзья долго стояли на Патайском холме, ожидая попутную подводу. Обычно здесь проезжает немало телег: одни едут в Уржум, другие возвращаются в Турек, третьи спускаются к Шурминской пристани. Но сейчас на дороге затишье: дорога еще не просохла после весеннего половодья.

Нельзя сказать, чтобы дорога была вовсе безлюдной: верхом проехал в Турек урядник; широкогрудый битюг протащил в сторону Билямора маленький, аккуратный, словно игрушечный, тарантас. В тарантасе вполне хватило бы места и для Мичи, но ни сидевший в нем чиновник в очках, ни кучер даже не взглянули на двух ребят, жавшихся к обочине.

Васли проводил взглядом тарантас, сказал негромко:

— Да-a, такие не посочувствуют.

— Что? — не расслышал Мичи.

— Я говорю, не каждый человек — попутчик.

— А ну их! — вдруг обозлился Мичи. — Хватит нам тут стоять! Пешком дойду. До свидания, Васли. Может, когда и встретимся…

— До свидания, Мичи! Если сможешь, возвращайся доучиваться.

— Вряд ли, — Мичи тяжело вздохнул. — Учись, Васли, за себя и за меня.

Он поправил холщовую котомку на спине, поглубже надвинул на глаза шапку и зашагал по дороге.

Васли поглядел ему вслед и тут заметил, что на Мичи совершенно разбитые лапти.

— Мичи, постой-ка! — окликнул он.

Мичи остановился.

— Дорога у тебя дальняя, — сказал Васли, — а твои кони, гляди-ка, расковались.

Митрохин ничего не ответил, лишь махнул рукой, как бы говоря: «Ладно, сойдет!» — и хотел идти, но Васли удержал его за рукав армяка.

— Садись на пенек, разувайся! — приказал он и, нагнувшись, стал развязывать оборы на своих почти новых лаптях.

Говорят, нет ничего дороже сердечного участливого слова. Наверное, это так, иначе отчего вдруг хмурое лицо Мичи осветилось мягкой улыбкой, потеплели его серые глаза.

— Хороший ты парень, Васли! — негромко сказал он и стал переобуваться.