Воды текут, берега остаются

Больше они не сказали друг другу ни слова. Лишь обменялись долгим прощальным взглядом и разошлись.

Одиноко стало Васли после ухода друга. Ведь они с Мичи, можно сказать, не расставались. Одноклассники даже подшучивали над ними, называя близнецами. И вот теперь Васли не находил себе места. Пошел было на берег Нольки, постоял под сосной у мельничного омута, потом взобрался на холм.

Вдруг до него долетела солдатская песня.

«Видать, опять кого-то провожают на войну», — с грустью подумал он и через заросли кустов стал пробираться к тракту.

По Биляморской дороге двигались подводы с рекрутами. Теперь уже можно было разобрать слова песни:

Высоко, высоко
Летит белая лебедь,
От ее серебряных крыльев
Льется серебряный свет.
А нам — ох! — как тяжело,
В горе проходит жизнь,
Из обоих глаз
Льются горькие слезы.

Заслышав песню, многие жители Нартаса вышли к полевым воротам. Все стоят молча, будто на кладбище. А рекрутская песня проникает в самое сердце:

Взошло утреннее солнце,
Опалило вершины берез;
Поднялось дневное солнце,
Опалило луговую траву.
Вечернее солнце опустилось,
В камышах поднялась вода.
Когда мы тронемся в путь,
На ваших глазах появятся слезы.

Береза обгорит — не жаль,

Трава погорит — жаль.
Мы уйдем — нас не жаль,
Вы останетесь — вас жаль…

Подводы с рекрутами остановились перед Нартасским холмом. Провожающие, чтобы легче было лошадям, спрыгнули на дорогу, в телегах и тарантасах остались одни рекруты. Вот подводы подъехали к полевым воротам.

Васли обратил внимание на молодую женщину, прижимавшую к груди ребенка, завернутого в какое-то тряпье. Лицо у женщины было измученное, под глазами синие круги — видимо, не одну ночь провела она без сна, заливаясь слезами. Она шла рядом с телегой, на которой ничком лежал ее пьяный муж. Когда дорога пошла под уклон, женщина положила ребенка в телегу на сено, сама села рядом, приподняла безвольно мотавшуюся голову мужа, прижала ее к груди.

Мужик проснулся и хрипло запел:

Береза обгорит — не жаль,
Трава погорит — жаль.
Мы уйдем — нас не жаль,
Вы останетесь — вас жаль…

Он вдруг как-то протрезвел, соскочил с телеги и, опустившись на склоне холма на колени, несколько раз поклонился и поцеловал землю.

— Прощайте, — сказал он, — прощайте, родные места!

Он снова поцеловал землю и встал, утирая с лица слезы.

Васли, чувствуя, что сам готов заплакать, круто повернулся и пошел в ельник. И долго еще вспоминался ему молодой мариец, целовавший на прощание родную землю.

Глава II НОВЫЕ ДРУЗЬЯ

В давние времена Нартас окружали дикие, непроходимые леса, в которых водилось множество мелкого и крупного зверя.

Но шло время, человек теснил дикую природу, на месте вырубленных лесов распахивал поля, по берегам рек строил деревни. Лишь Нартасский лес оставался нетронутым. Дикими эти места пребывали до тех самых пор, покуда отставной полковник Сретенский не облюбовал для постройки своего дома берег красавицы Нольки. После смерти полковника его имение перешло к купчихе Бочаровой, а уж она разрешила купцу Батурину поставить на своей земле винный завод. Вокруг завода быстро вырос поселок, лес вокруг него повырубили.

В 1893 году Уржумская земская управа открыла в бывшем помещичьем имении начальную сельскохозяйственную школу. Слава этого учебного заведения гремела по всей округе, желающих учиться в ней было много, поэтому Васли Мосолову удалось поступить в Нартасскую школу лишь в качестве своекоштного ученика. В деревне таких учеников называли «своекашник», имея в виду, что они должны питаться и вообще содержать себя за собственный счет.

Свою учебу Васли оплачивает тем, что работает на принадлежащей школе мельнице. Казеннокоштные ученики живут в общежитии, едят в общей столовой. Васли живет на мельнице. Отличается он от пансионеров и внешним видом: на всех форменные куртки и шапки, одинаковые рубашки и брюки, он же ходит в своей одежде, в той, что справили ему дома, отправляя на учебу в Нартас.

Васли нравится в Нартасе; нравится учиться, и в работу на мельнице он втянулся. Одно плохо: скучает без друга Мичи Митрохина. Но мало-помалу у него появились новые друзья — Ваня Мелентьев и Яша Гужавин.

На первом уроке вдруг открылась дверь, и в класс вошел сопровождаемый надзирателем директор школы Баудер.

— Иван Мелентьев! — сердито сдвинув брови, выкрикнул он.

С задней парты поднялся высокий худощавый парень. На узком бледном лице ярко светились глубоко запавшие глаза.

— Я, — глухо произнес парень.

— Почему не был сегодня на утренней молитве? — строго спросил Баудер.

Иван откашлялся и ответил: