— А ты и в самом деле настолько глуп, чтобы верить, будто Верховная Королева отдаст свою единственную дочь калорменцам? — парировал Рабадаш, и глаза у него вновь полыхнули черным пламенем. — Не говоря уж о том, что эта дочь еще десять лет назад вздыхала по арченландскому принцу.
— По тому, что женат на тархине Аравис? — не понял Шараф.
— Нет, — процедил Рабадаш, и Ласаралин сообразила, что муж знал о симпатиях нарнийской принцессы, поскольку сам видел намеки на них. Но когда он был в Кэр-Паравэле… у Луна Арченландского был только один сын.
— Она давно могла передумать, — не согласился Шараф, приняв из рук слуги наполненный вином кубок.
— Ее мать тоже? Аланна Арченладская хоть и женщина, но разумом, в отличие от тебя, не обделена. Арченланд испокон веков был первейшим союзником Нарнии, и Аланна выдаст дочь за их принца, даже если ту придется тащить к алтарю силой.
Шараф проглотил брошенное ему оскорбление, недовольно сжав губы, отставил кубок и перевел взгляд на Ласаралин. Та помедлила, не сразу решившись вмешаться из опасения получить еще одну гневную отповедь.
— Но ведь нарнийцы столь часто… следуют велениям своего сердца, не задумываясь ни о чем ином, — осторожно начала Ласаралин, глядя на профиль мужа из-под ресниц. И выражение его лица не сулило ничего хорошего. — Сам Верховный Король тому доказательство, ведь он женился на дочери нищего арченландского лорда. Да еще и изуродованной настолько, что ей приходится прятать лицо под маской. И если принцесса откажет Корину Арченландскому из любви к другому мужчине, то даже ее мать едва ли станет спорить.
Муж не ответил — даже не посмотрел на нее, — и Ласаралин решилась продолжить:
— А какой мужчина покажется ей более достойным избранником, чем потомок самого Таша? Разве эти северные варвары могут сравниться с лучшими мужчинами Калормена? Вам нет равных ни в сражениях, ни в стихосложении, ни… — на ложе, о чем, пожалуй, не стоит говорить прилюдно. А вот насчет стихосложения она слукавила. Возлюбленный супруг не посвятил ей ни строчки. Да и любой другой женщине — едва ли. Не потому, что не умел, но потому, что не считал это хоть немного достойной тратой времени. — Ведь юные сердца так восприимчивы к языку любви…
Муж молча повернул голову и смерил ее таким многозначительным взглядом, словно хотел спросить, давно ли успело постареть ее собственное сердце. Но вместе с тем будто оттаял.
— Калормену ведь не будет вреда, если его принц всего лишь нанесет визит нарнийской принцессе, мой господин, — решилась добавить Ласаралин, хотя знала, что теперь ступает на очень опасную почву. — Наши послы живут там долгие годы, и… — она осеклась, поняв, что не сможет закончить эту фразу, не напомнив о его унижении, но муж неожиданно качнул головой, будто задумался над ее словами всерьез, и ответил ровным, почти безмятежным тоном:
— Сдается мне, вы вздумали заключить соглашение у меня за спиной.
— Мы одна семья, — напомнила Ласаралин, надеясь, что если они оба и рассмеются в ответ, то хотя бы в собственных мыслях. — Интересы династии всегда будут для меня на первом месте. Твои интересы. Но если наш брат убежден, что сможет добиться успехов в Нарнии…
Успехов, которых не добился другой принц. Ни миром, ни войной. Упаси Таш их обоих, и ее, и Шарафа, если эта мысль сейчас посетит и Рабадаша. Нет. Если она посетила саму Ласаралин, то он уж точно подумал об этом, еще когда Шараф упомянул нарнийскую принцессу в первый раз.
Но муж неожиданно хмыкнул и развернул лежащую на подлокотнике руку ладонью вверх.
— Я позволю ему, если тебя это порадует.
— Меня радует всё, что делает мой господин, — ответила Ласаралин и вложила пальцы в его ладонь, пока он не передумал.
— Лжешь и не стыдишься, — отрезал Рабадаш, но руку не отнял. И на мгновение нахмурил брови. В конце залы распахнулись высокие двойные двери из черного дерева.
А Ласаралин растерялась. Должно быть, в глубине души она по-прежнему ждала увидеть ту нескладную девочку, вечно возившуюся то с собаками, то с лошадьми — отчего разило от нее отнюдь не благовониями и притираниями, — и оказалась не готова к тому, что столкнется взглядом с… принцессой. Увидит гордо поднятый подбородок, заплетенные лишь косами, но почему-то придающие царственный вид волосы — словно она говорила, что ее красота не нуждается в жалких украшениях и лентах, — и такую уверенность в темных глазах, будто даже боги не были ей указом. Не каждый мужчина смел смотреть так открыто, как…