Воды Зардинах (СИ)

Разговор с мачехой, признаться, дался ей нелегко. Они ненавидели друг друга десять лет назад и не понимали теперь, но в одном всё же сошлись. Единственный сын тархана Кидраша и наследник Калавара был достоин лучшей жизни, чем это узилище в стенах ташбаанского дворца. Но на мачеху, почти сломленную вдову изменника, тисрок и не смотрел. Где уж ей, в одну ночь лишившуюся и мужа, и свободы, и даже сострадания — прежде всего от женщин Рабадаша, захвативших женскую половину дворца, как мужчины захватывали новые земли, — было говорить с ним?

— Ваш брат, — лениво процедил в ответ тисрок, — сын изменника.

Будто говорил это уже сотню раз.

— И брат изменницы. У него дурная кровь, и никакие мольбы, ваши и его матери, этого не изменят. Я не доверю ему ни клинок, ни, тем более, целую сатрапию. Он не будет ни в чем нуждаться, но в Калормене у него лишь одна судьба: он проведет всю оставшуюся жизнь в Ташбаане, а править Калаваром будут верные мне люди. И если ваш брат всё же сумеет доказать свою верность, то эти земли вернутся к его потомкам. А пока что будьте благодарны, что я оставил вашей семье хотя бы титул.

— А откуда вам знать о верности калаварского наместника, если вы не в силах ее проверить? — презрительно бросила Аравис, ожидая увидеть взбешенное черное пламя в его глазах, но получила в ответ лишь еще одну острую усмешку. А затем он шагнул вперед.

Аравис не двинулась с места. Даже когда разглядела не только синеву тонких, чуть размазавших линий подводки — до странного волнующую небрежность этих росчерков, — но и едва различимый глазу, тоньше волоса, антрацитово-серый ободок вокруг зрачка. И заговорил тисрок до того вкрадчивым голосом, что любая другая уже пала бы ниц, умоляя его о снисхождении. Но она не любая другая.

— Вы возомнили себя опасным противником, тархина, поскольку знаете, что никто не станет отвечать на ваши слова, как ответили бы мужчине? Или вы так привыкли к варварским обычаям Севера, что попросту позабыли об этом?

— Вы ничего не знаете о Севере. Но если желаете ответить мне, как мужчине…

— Я Воин Азарота, тархина, — прервал ее тисрок с негромким смешком. — Вы, верно, запамятовали, что его слуги не сражаются с женщинами. Ни к чему, — почти хмыкнул он, и в черных глазах всё же зажглось на мгновение такое же черное пламя. Будто сверкнул клинок из вороненой стали, одним ударом отсекающий трепещущую плоть от костей. — Женщины покоряются нам без оружия.

— Я не покорюсь никому, — ответила Аравис, прекрасно поняв, чтó стоит за этими словами. Просьбы женщины выслушивают на ложе, а не на ристалище. Особенно когда эти женщины оказываются так близко, что кожей чувствуют разгоряченное схваткой мужское тело. И достаточно лишь поднять руку, чтобы и в самом деле ощутить этот жар сквозь слишком тонкую, лишь оттеняющую смуглую кожу белизну ткани на его груди.

Он красив, как дьявол. И так же опасен.

— Без сомнения, тархина. В этом мы похожи.

— Похожи?! — вскипела Аравис и сжала пальцы в кулак, больно вонзая ногти в ладонь. Чтобы не в его лицо.

— Как и в том, почему вы здесь, — ответил тисрок. И бровью не повел в ответ на вспышку ее ярости. — Могли бы остаться в стенах Анварда, ведь иноземному принцу куда меньше стоит страшиться моего гнева. Чем той, в чьих жилах течет кровь великих богов и тисроков, но она отринула своих предков, словно те были последними нищими. Вот только… вам противна сама мысль о том, что кто-то может укрыться от вашего взгляда. Выскользнуть из вашего кулака. Тем более, муж. Вам повезло, что он не мыслит без вас жизни. Иначе вашему браку оставалось бы лишь посочувствовать.

— Ваше сочувствие, — отрезала Аравис, — мне ни к чему.

— Мне ваше тоже, — усмехнулся он в ответ. — Я же сказал, что мы похожи. Пожалуй… мне не следовало казнить Ахошту. Сколь зол он был бы сейчас, увидев, какие шипы выросли у выскользнувшей из его пальцев розы. Любой мужчина лишился бы рассудка от ревности, но ваш жених, — слово оцарапало ее, словно ядовитый клинок, — и вовсе удавился бы от одной мысли, что эта прекрасная тигрица каждую ночь отдается не ему, а какому-то северному варвару.

— Ваши намеки оскорбительны, — процедила Аравис. — Вы выставили меня наложницей перед всей знатью Ташбаана, а теперь еще смеете…

— Будь вы лишь наложницей, — ответил тисрок вкрадчивым тоном, — и, быть может, голова вашего принца уже украсила бы одно из копий над северными воротами. Впрочем, я и сейчас могу это сделать, ведь вы клялись ему в верности перед алтарем северного демона, а не перед столпом богов. Но я не оскорблю Ласаралин. Она ничем не заслужила, чтобы я унизил ее, снизойдя до вашей гнилой натуры. Вы предали своего принца, своих богов и даже свою землю. Даже останься вы единственной женщиной в мире, ни один калорменский мужчина не прикоснется к вам и пальцем.

И добавил со ставшей еще явственнее злой ухмылкой.

— Можете увезти брата на Север, раз вас так взволновала его судьба. Там его уже никто не запрет в золотую клетку. Вот только не думаю, что он согласится.