Воды Зардинах (СИ)

— Нет, я этого не допущу. Нет-нет-нет. Не мою дочь. Не этому… Не в Ташбаан к…

— Что ты такое говоришь? — обиделась за ни в чем неповинного жениха Альмира. — Тархан Ильсомбраз — достойный мужчина, и…

— Дитя мое, — отрезала мать, — ты ничего не знаешь о мужчинах, чтобы после первого же разговора знать, достоин он или нет. И ты никогда не видела тисрока, чтобы понять… О, боги, да само рождение этого тархана — великий грех!

— Отчего же? — недоуменно нахмурилась Альмира. — Боги благословили его. Разве… ты не видела?

— Боги? — повторила мать с негромким смешком. — О, нет, мое наивное дитя, боги не могли благословить этот чудовищный союз. Даже потомкам Таша не позволено… опускаться до подобного. Да как смела она…? И после этого вошла в дом моего брата госпожой и хозяйкой. Принесла это проклятие с собой. А он? Неужто так ослеп от ее красоты? Или от золота, которым заплатил ее брат за эту постыдную свадьбу? Да она отравит нас всех своим грехом! Она недостойна быть нашей госпожой!

Альмира не понимала ни слова в этом странном бормотании матери. Знала лишь, что с принцессой та не ладила едва ли не с первой встречи.

— Ты не права. И забываешь, сколь выше нас всех стоит принцесса Джанаан. Для меня будет честью назвать ее матерью.

Мать остановилась, установилась на Альмиру так, словно видела ее впервые в жизни, и вдруг вышла из покоев, не сказав ни единого слова.

Вернулась уже с медным кувшином на подносе, поставила его на стол и велела:

— Отнеси-ка это жене моего брата. Лучшее южное вино, чтобы вернуть ей силы после рождения сына. Да не задерживайся.

— Меня едва ли пустят к ней…

— Пустят, — отрезала мать. — С ней ее… сын. Раз уж ему было позволено войти… Ступай, — раздраженно повторила она и схватила бронзовые пяльцы с едва начатым шитьем.

Альмира не решилась спорить и дальше. Взяла поднос и пошла по коридорам, высоко подняв подбородок и улыбаясь встречным слугам. Остановилась перед высокими двойными дверьми, на мгновение прикрыла глаза, делая глубокий вдох — она видела его всего лишь раз, но волновалась так, словно уже стояла перед жрицей Зардинах и готовилась принести клятвы любви и верности, — и осторожно постучала, перенеся вес подноса на левую руку.

— Вы позволите, госпожа? — спросила Альмира, приоткрыв дверь, и услышала обрывок разговора. Голос жениха.

— Отец никогда не допустит, чтобы…

Что? О чем это он? Его отец ведь давно мертв. Иначе как бы его мать могла стать женой во второй раз?

Тархан осекся, заметив краем глаза приоткрывшуюся дверь, и следом донесся тихий голос принцессы.

— Входи, милое дитя.

Она лежала в окружении дюжины подушек, устало опустив ресницы — такая непривычно-бледная, с нетронутыми краской губами и глазами, облаченная в строгий, словно жреческое одеяние, шелковый халат, — и Альмире стало совестно за свое вторжение.

— Простите, госпожа, я лишь… Мне велели отнести вам вина…

— Поставь, — указала принцесса глазами на столик возле ее широкой постели на изогнутых ножках из красного дерева. И качнула головой, когда Альмира коснулась медной ручки кувшина. — Нет. Я пока не хочу.

— А я бы выпил, — ввернул с лукавой улыбкой ее сын, и принцесса слабо рассмеялась, погладив его по смуглой руке, бережно сжимавшей ее пальцы.

— Не смею отказывать господину Зулиндреха.

Альмира тоже не посмела. Даже подумать о подобном, не то, что произнести, да еще и перед лицом его матери. Вновь взялась за кувшин подрагивающей рукой, наполнила высокий бронзовый кубок в переплетающихся, словно змеиная чешуя, узорах и подала его жениху, молясь лишь о том, чтобы не расплескать ни капли.

— Благодарю, тархина, — улыбнулся тот, поднося кубок к губам, и его мать заметила слабым голосом:

— Мы говорили о Зулиндрехе, милое дитя. Полагаю, вам стоит послушать. Ведь вам придется брать власть над владениями моего сына в свои руки, когда он будет срываться в очередной военный поход против врагов Калормена. Боюсь, — подняла она уголки губ в такой же слабой, как и ее голос, улыбке, — безмятежными будут лишь первые несколько месяцев вашего замужества. Мирная жизнь быстро наскучит моему гордому соколу.

— Ты несправедлива, — заспорил тархан и сухо кашлянул, словно поперхнувшись.

— Ничуть. В твои годы мой бесстрашный брат, да живет он вечно, срывался на войну по три раза за зиму. А что уж было говорить о летних месяцах? Славная битва всегда радовала его куда сильнее красавиц из гарема, — слабо засмеялась принцесса и вдруг спросила тихим взволнованным голосом, даже приподнявшись на локте. — Ильсомбраз?