Воды Зардинах (СИ)

Вернулся? О, слава Ташу и Азароту, и Зардинах, покровительствующей всем влюбленным. Сколько бы ни говорили калорменские тарханы о своем бесстрашии и удаче в бою, но знать, что каждый раз она отпускает его на встречу не с такими же тарханами, а с краснолицыми безбожниками, было выше ее сил.

— Вилора, ты прекраснейшее из созданий Таша, и без тебя я бы погибла в тоске и ожидании, — ответила Джанаан и протянула к ней руки. Поцеловала в улыбающиеся губы и спросила: — Он у себя?

— Он будет ворчать, что провел в седле трое суток, госпожа, — хихикнула наложница, бережно обнимая ее за плечи, словно статуэтку из калаварского хрусталя. — Я приведу девочек.

— Дитя небес, и чем я только заслужила такого милого друга, как ты? — спросила Джанаан и поцеловала ее еще раз.

— Это мы не заслужили такую отважную и милостивую госпожу, — ответила Вилора и отстранилась, уступая ей путь.

В покоях с золотистыми драпировками и панелями из белого дуба по стенам едва успели зажечь свечи. Джанаан остановилась в таких же белых дверях, глядя, как золотятся на свету высветленные краской вихры его волос, обрамляя резкий, будто выточенный из бронзы профиль и падая на смуглый лоб, а затем окликнула дрогнувшим голосом:

— Любовь моя.

Ильгамут повернулся на каблуках, и пламя свечей высветило рассекающий левую щеку и скулу шрам. И вспыхнуло золотыми искрами в карих, тонко подведенных синевой глазах.

— Моя госпожа.

— Чего желает мой господин? — спросила Джанаан, делая первый шаг вперед и не сводя взгляда с его улыбки.

— Я мечтаю лишь о том, чтобы обнять мою возлюбленную. Если она позволит.

Ибо не пристало благородному мужчине приближаться к женщине, едва сбросив с плеч сплошь покрытый красной пылью кафтан и не смыв запах лошадиного пота. О боги, да какое ей дело до его коня?!

— Обнять, милостивый тархан, позволю, — согласилась Джанаан и спрятала лицо у него на груди. — О, как же я тосковала по тебе, любовь моя…

По золотистому ковру на полу пролег первый серебряный луч. Над увенчанным хрустальным куполом Сердцем Пустыни поднималась белоликая луна, обращая красноту барханов в цвет запекшейся на черном плаще крови.

***

Резные двери в покоях калорменского тисрока украшали сложные переплетающиеся узоры. Будто дюжины сабель схлестнулись в смертельном поединке, и дерево дверей покраснело от уже пролившейся крови врагов. Принц Шараф остановился в шаге от высокого порога — целой ступени из белого с розоватыми прожилками мрамора, — помедлил, недовольно отмахнувшись от вопросительных взглядов дворцовой стражи, и всё же шагнул, чувствуя, как замирает сердце, на эту ступень, толкнув двери без стука.

— А так можно? — донесся до него растерянный голос тархины Ласаралин, и первыми в глаза бросились ее длинные, блестящие от масел волосы, падающие на грудь в низком вырезе длинной белой блузы, тесно облегавшей ее руки и стан, но разрезанной спереди от колен до самого живота. Тархина хмурила тонкие черные брови полумесяцами, постукивала босой ногой — на белых шелковых шальварах тоненько звенели в такт серебряные монеты, — и не сводила взгляда с расчерченной на белые и красные клетки доски для шатранджа.

— Если хочешь лишиться слона, — ответил старший брат и поднял на Шарафа черные глаза. — Что?

Вставать с разбросанных по полу подушек, разумеется, не стал. Даже не сел — экая невидаль, босой и полуодетый, в одной только тунике и шальварах, тисрок играет с женой в шатрандж, — а вот точно так же опиравшаяся на локоть тархина выпрямила спину и отбросила за спину черные локоны. И подбородок подняла, как истинная царица.

— Арченландское посольство добралось до Великого Оазиса и встретилось с визирями, — ответил Шараф и замялся вновь. — И… Похоронная процессия из Джаухар-Ахсаны задерживается, они попали в бурю на пути к Айзер-Раушу и были вынуждены…

Рабадаш молча кивнул — лицо у него застыло бронзовой маской, а глаза будто превратились в высохшие бездонные колодцы, — и вновь опустил взгляд на доску с медными и серебряными фигурами. Тархина Ласаралин робко посмотрела на него, затем на доску, разомкнула подкрашенные губы, будто хотела что-то сказать, но никак не могла подобрать слова, и Шараф решился. Подсказал громким шепотом, закрывшись от старшего брата рукой.

— Конем!

Тархина подняла на него растерянные темно-голубые глаза с прорисованной до самых висков подводкой и спросила точно таким же шепотом:

— Куда?!

— Сюда, — ответил Рабадаш ровным голосом и постучал пальцем по острому навершию собственного слона. А затем качнул головой и негромко, будто придушенно засмеялся. В глазах тархины блеснули слезы, и она протянула руку, крепко сжав его пальцы.

На доску и не взглянула.

========== Глава третья ==========