«Военная анархия» в Римской империи

Однако самой императорской власти было свойственно коренное противоречие. С одной стороны, власть императора практически была почти безграничной. Как только что было сказано, она постоянно укреплялась. Создание совершенно независимого от общества имперского государственного аппарата, основанного на чисто бюрократическом принципе и, следовательно, в конечном итоге полностью подчиняющегося императору, делало и эту власть независимой от общества. Другой опорой императора являлась армия как в лице легионов и вспомогательных войск, расположенных преимущественно на границах Империи, так и в лице столичного гарнизона, включая преторианцев. При Септимии Севере к ним прибавился II Парфянский легион, расквартированный вблизи Рима. С другой стороны, однако, император оставался не «монархом милостью богов», а главой римского народа. Его власть была основана на соединении различных полномочий, чье объединение в одних руках и давало принцепсу возможность ее осуществлять. Одним из столпов власти по-прежнему был авторитет. Но сам он, как говорилось во Введении, после гражданской войны 68-69 гг. покоился на обладании властью, т. е. человек становился императором не потому, что обладал авторитетом (собственным или унаследованным от славных предков), а приобретал авторитет потому, что становился императором. Будучи главой римского народа, принцепс теоретически все свои обширные полномочия получал от сената, являющегося воплощением Римского государства. Пост принцепса не был наследственным. Император мог сделать того или иного человека, даже собственного сына, лишь наследником своего имущества. И теоретически сенат имел все права такого наследника в его императорских функциях не утверждать. Реально этого ни разу не случалось в римской истории, но в теории было вполне возможно. И эта неопределенность и противоречие между теорией и практикой делали императорскую власть относительно хрупкой.

В то же время никаких сомнений в необходимости существования этой власти не было. Всеобщая убежденность в такой необходимости возникла уже в правление Августа и даже до него, став психологической основой замены республики империей. И если Тиберий еще разыгрывал комедию с отказом от верховной власти, дабы создать впечатление подчинения воле сената, то уже его преемник Калигула в такой комедии не нуждался. Возникал только один вопрос: кто должен быть принцепсом? Хотя императорская власть, как только что было сказано, не была наследственной, ее реальная передача по наследству вошла в практику уже при Августе. Начиная со времени

гражданской войны 68-69 гг. сосуществовали два принципа вручения высшей власти -- династический и по заслугам. Римский плебс, уже давно проникшийся монархическими настроениями, был решительно на стороне династийности, тем более что обыденному сознанию было свойственно представление о наследственности счастья. Армия в целом также предпочитала этот принцип. Сенат и стоящие за ним круги общества предпочитали принцип заслуги. Императоры династии Антонинов сумели соединить оба принципа: власть передавалась наиболее заслуженному, с точки зрения правящего императора, человеку, но оформлялось это путем усыновления, т. е. включения будущего государя в правящую семью. Такое соединение двух, казалось бы, противоположных принципов явилось одной из причин стабильности и процветания в эту эпоху. Этому, конечно, способствовало то обстоятельство, что ни у одного Антонина, кроме предпоследнего Марка Аврелия, не было родных сыновей. Марк Аврелий имел родного сына Коммода, которому и передал власть. Правление последнего стало временем резкого обострения отношений между правителем, не имеющим никаких заслуг; кроме рождения в августейшем доме, и сенатом.