«Военная анархия» в Римской империи

Во втором периоде «военной анархии» важной вехой стало правление Аврелиана. Он железной рукой объединил Римскую империю, фактически распавшуюся на три части при Галлиене, и с полным правом стал гордо именовать себя «восстановителем вселенной», подразумевая под вселенной «римский мир». Военная активность Аврелиана привела не только к воссоединению, но и, как тогда казалось, умиротворению государства. Не меньшую твердость проявил Аврелиан и внутри Империи. Он решительно подавил не только бунты, как, например, бунт работников римского монетного двора, но и всякую оппозицию. Разгром духовной оппозиции на Востоке и беспощадные казни сенаторов в Риме ликвидировали малейшую возможность неприятия власти императора. Аврелиан впервые в римской истории вводит официальный государственный культ — культ Непобедимого Солнца. И себя он представляет не только как отражение бога на земле, но и как «рожденного бога», т. е. бога, который отличается от небесных божеств только своим земным рождением. Сам император является «господином и богом» (именно богом, а не божественным, каким становились императоры, хотя и не все, после смерти). И характерно, что это теперь полностью принимается римским обществом. В пропаганде Аврелиана вечность Рима заменяется вечностью императорской власти, и эта власть зависит не от римского народа или сената, или даже от армии, а от богов, которые дали ему, Аврелиану, власть, которую только они и могут отнять. Величие императорской власти подчеркивается и внешне. Своей пышной одеждой Аврелиан поднимается над всеми остальными людьми. Монетное дело не только фактически, но и юридически становится исключительной монополией императора. Сенат, таким образом, теряет еще одну важную государственную функцию, которую до сих пор формально он разделял с императором. При Аврелиане Римская империя фактически становится самодержавной. Правление Аврелиана можно считать таким же важным этапом в развитии императорской власти в Риме, как и правление Галлиена. Но при этом необходимо подчеркнуть. что без реформы Галлиена шаги Аврелиана едва ли были бы возможны, по крайней мере в таком виде и в таком темпе.

Черту под взаимоотношениями императора и сената подвел Кар. Он (в лучшем случае) лишь поставил сенат в известность о своем

провозглашении, но не стал добиваться признания сенатом. Кар стал первым законным римским императором, не наделенным полномочиями сенатом. Это означало, что сенат лишился своей последней государственной функции. И хотя сам этот орган сохранился, из «конституционной» истории Рима он был вычеркнут окончательно. Принципат как политический строй, созданный Августом, перестал существовать. В свое время Светоний (Cal. 22, 1 ) обвинял Калигулу в том, что он почти превратил принципат в некий вид царства. Калигуле такие действия стоили жизни. Но прибл». ительно два с половиной века спустя и почти через полтора столетия после написания Светонием биографии этого императора цель Калигулы была достигнута: в Риме вместо принципата возникла regni forma.

Таким образом, важнейшим результатом событий 235-285 гг. в политической сфере стало резкое усиление императорской власти, приведшее фактически к ликвидации принципата. Однако это усиление императорской власти как политического института сопровождалось хрупкостью власти конкретных императоров. За пятьдесят лет на троне сменилось более двадцати законных августов, не говоря об узурпаторах, даже галльских, которые в совокупности удерживали власть в течение четырнадцати лет, а также пальмирских правителях, фактически, а в конце и официально независимых от Римской империи. Из этого числа только Клавдий и, может быть, Нумериан умерли естественной смертью, в то время как остальные были либо убиты в бою, либо пали жертвой заговора в своем же окружении, либо погибли в результате солдатского бунта, либо покончили с собой. Валериан же стал единственным римским императором, захваченным в плен внешними врагами (в данном случае персами) и там и умершим. Но это не зависело от личных качеств того или иного императора. Трон оказывался страстно желанным, но в то же время смертельно опасным местом. И ни одному из императоров этого времени нс удалось, несмотря на усилия, предпринимаемые большинством из них, основать свою династию.

Такая хрупкость власти конкретного человека была не случайна. Одной из причин этого была неопределенность конституционного положения императора. Не будучи монархом в полном смысле этого слова, он оказывался мишенью различных честолюбцев, считавших себя не менее достойными трона, чем правивший принцепс. Это обстоятельство особенно проявилось после реформы Галлиена. Поднявшаяся наверх новая знать, вышедшая из военных кругов, сама стремилась к политической власти. А когда ее представители этой власти добивались, то другие ее члены могли и не питать особого