Военное просвещение. Война и культура во Французской империи от Людовика XIV до Наполеона

Я должен однако же сознаться, что он имел с начальниками мусульманской веры многие разговоры об этом предмете; но тут не заключалось никакой важности и это была одна только забава. Эти служители Корана, которые вероятно очень были бы рады обращению нашему в их веру, делали нам в разговоре самые большие уступки; Но эти рассуждения, служившие только средством к препровождению времени, никогда не доходили до того, чтобы из них могло произойти что-либо важное. Если Бонапарте говорил в духе мусульманина, то он делал это не иначе как военный и политический вождь в мусульманской земле. Дело шло о его успехах, о благоденствии его армии и следовательно о его славе. Во всех землях он сочинял бы свои воззвания и произносил бы речи на основании тех же правил: в Индии он бы почтил Али, в Тибете далай-ламу, а в Китае Конфуция [Буриенн 1834: 155].

Иностранные солдаты Наполеона были «потенциальными символами экзотических, космополитических амбиций императора», но они также рассматривались через призму ориентализма и использовались в качестве украшения [Tozzi 2016: 153]. Эти люди были жертвами ксенофобии, унаследованной от Революции. Хотя при Старом порядке иностранных солдат уважали, ни революционеры, ни Наполеон не следовали этому примеру. Тоцци пишет:

Имперские командиры почти никогда не считали иностранные подразделения символами государственного престижа или дипломатического влияния. Наполеоновские чиновники считали большинство иностранных подразделений второсортными элементами армии, полезными лишь в том случае, если они подвергались строгому надзору со стороны французов [Tozzi 2013: 400].

Французы занимали в иностранных подразделениях большинство позиций старшего и младшего командного состава. Иностранные солдаты с сомнительной преданностью и ценностью подвергались постоянному контролю. К падению Империи их разоружили, и многие солдаты были исключены из армии.

Со временем отношение Наполеона к расе стало очевидным. Покупка рабов в качестве солдат для Египетской экспедиции была неоднозначным с политической и моральной точки зрения

поступком. С одной стороны, это было проявлением эгалитарных ценностей и политики, которая способствовала освобождению. В то же время данная практика узаконивала государственное участие в работорговле, поскольку армия откровенно отвергала французские законы против рабства. Менее двусмысленными были заявления и действия Наполеона в отношении Сен-Домин-го. В обращении к гражданам острова, выпущенном на Рождество 1799 года (4 нивоза VIII года), Наполеон объявил: «Консулы Республики, провозгласившие новый общественный договор, заверяют вас, что священные принципы свободы и равенства черных людей [noirs] никогда не станут объектом посягательства или пересмотра». Однако его мотивы проясняются в следующем параграфе, в котором Наполеон хвалит темнокожих жителей Сен-Доминго и просит их лояльности, прежде чем завуалированно припугнуть их в отношении свободы и надвигающегося присутствия рабства на Карибах: «Если есть злонамеренные люди в колонии Сен-Доминго или те, кто поддерживает связи с вражескими силами, храбрые черные [braves noirs], помните, что лишь французы признают вашу свободу и равенство ваших прав» [Bonaparte 1861: 42].

Вскоре после этого Наполеон раскрыл лицемерие своего «нового общественного договора», задумавшись о введении на острове рабства. В знаменитых дебатах адмирал и бывший министр военно-морского флота Лоран Трюге стал главным сторонником сохранения свободы на моральной и идеологической основе. Язвительный ответ Наполеона напрямую затрагивал вопрос humanite: