Военный врач. Хирургия на линии фронта

Как и в прошлый раз, сначала мы заехали в больницу М10. Здесь меня ждало еще одно явное отличие: чтобы попасть внутрь, нужно было спуститься по пандусу – все основные помещения больницы теперь располагались под землей. В последние месяцы правительственные войска активно бомбили больницу М10, и от здания, где я работал в прошлом году, ничего не осталось. Абу Мухаммадейн показал мне последствия бомбардировки палаты интенсивной терапии наверху. Кровати все еще стояли, но стен больше не было, а пол усыпан пылью и мусором. На развалившейся книжной полке стоял небольшой игрушечный красный трактор, на который я обратил внимание еще в прошлый раз. Казалось, он был единственным, что уцелело после интенсивной бомбежки. Абу Мухаммадейн сообщил мне, что в тот день погибли все шесть пациентов палаты интенсивной терапии, равно как и многие пациенты в других палатах наверху, которые теперь тоже были в руинах.

Тем не менее они проделали просто невероятную работу – обустроили в подвале полностью функциональную больницу. Теперь ездить в больницу и из нее было настолько опасно, что все сотрудники жили вместе в специально выделенной жилой зоне. Здесь были две операционные с хорошей вентиляцией, освещением и анестезиологическим оборудованием, новая палата интенсивной терапии на шесть коек, каждая со своим аппаратом ИВЛ, а также приемный покой, куда попадали пациенты, пройдя вниз по пандусу.

Быстро перекусив в М10, мы направились в М1. Абу Хозайфа, один из молодых хирургов, которых я обучил сосудистой хирургии, в свои двадцать семь стал главным сосудистым хирургом Алеппо – к нему направляли пациентов со всего города. Через полчаса после нашего приезда мы уже снова были вместе в операционной, где я ассистировал ему – у пациента было сложное осколочное ранение бедра. Я был поражен тем, как всего за двенадцать месяцев из практиканта он превратился в довольно опытного сосудистого хирурга.

В тот вечер мы все сидели и болтали в столовой наверху. Я еще не познакомился с двумя новыми хирургами общего профиля, но в остальном здесь были все те же лица, не считая двух ушедших младших хирургов. Вся семья снова была в сборе, и для меня было огромной честью вернуться сюда.

Я не мог не заметить, что они ведут себя иначе и выглядят опустошенными. Реактивные самолеты обстреливали любую движущуюся цель. Передвигаться по городу стало чрезвычайно опасно, особенно в последние несколько месяцев. Вероятность быть убитым при передвижении между больницами составляла примерно один к четырем. В предыдущем году в Алеппо жило около двух миллионов человек, а теперь число жителей сократилось до трехсот пятидесяти тысяч – оставшиеся были либо слишком больны, чтобы уехать, либо слишком упрямы, либо же у них попросту не было на это денег.

ОДИН ИЗ НОВЫХ ВРАЧЕЙ ПОРАДОВАЛ МЕНЯ, СКАЗАВ, ЧТО ШАНСЫ ПОКИНУТЬ ГОРОД ЖИВЫМ – ПЯТЬДЕСЯТ НА ПЯТЬДЕСЯТ.

Сидя там, мы слышали гул пролетающих вертолетов. Я подошел к выбитому окну, и мне сказали быть осторожным: никто не знал, куда упадут бомбы. Нужно было прислушиваться и быстро бежать в бомбоубежище, если шум двигателя усиливался. Порой вертолеты сбрасывали бочковые бомбы с высоты три километра, и тогда их вообще не было слышно. В таком случае о нападении оповещали лишь взрывы.

Я провел беспокойную ночь, думая о том, что меня ждет в ближайшие недели. Атмосфера в больнице и среди коллег была совсем другой – нервной, напряженной. Эта поездка казалась еще более опасной, чем предыдущая, и я снова подумал, не переоценил ли свои силы.

На следующее утро меня разбудил грохот взрывов. Они звучали где-то вдалеке, но один прогремел совсем близко, и вся больница содрогнулась. Мы с Аммаром надели хирургические халаты и спустились в операционную. Вой сирен приближающихся машин скорой помощи оповестил о поступлении раненых.

ВСЕ ОНИ БЫЛИ УСЫПАНЫ БЕЛОЙ ПЫЛЬЮ, СЛОВНО ИХ ОБВАЛЯЛИ В МУКЕ. У ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА, СИДЕВШЕГО В УГЛУ, ПО СКЛАДКАМ КОЖИ СТРУИЛАСЬ КРОВЬ. ТРИ-ЧЕТЫРЕ ПАЦИЕНТА ЛЕЖАЛИ НА КАТАЛКАХ, ПОКРЫТЫЕ ТАКИМ ТОЛСТЫМ СЛОЕМ ПЫЛИ, ЧТО БЫЛО НЕПОНЯТНО, НА ЖИВОТЕ ОНИ ЛЕЖАТ ИЛИ НА СПИНЕ.