Военный врач. Хирургия на линии фронта

Мы спустились по ступенькам в купальню с голубой мраморной мозаикой, а затем продолжили путь мимо деревянных домов с нависающими над узкими улочками верхними этажами, направляясь к великой мечети Омейядов Алеппо. Построенная в начале VIII века, она предположительно хранила останки Закарии, отца Иоанна Крестителя. В 1090 году было закончено строительство минарета – наверное, он был очень красивым, но из-за бомбардировок практически полностью уничтожен. Сложно было представить былую славу мечети, от нее остались руины. В стенах были отверстия, которые служили бойницами. Было больно видеть столь неуважительное отношение к месту такой необычайной красоты.

Наконец мы вышли на открытое место. Теперь от территории, удерживаемой сирийскими властями, нас отделяла лишь стена. Заглянув в щель, я увидел государственный флаг Сирии. Мы были как никогда близко к линии фронта. Я спросил у проводника, как вышло, что Старый город местами столь хорошо сохранился. Он объяснил, что эта стена располагалась так близко к занятым правительственными войсками районам, что они не хотели по ошибке разбомбить собственную территорию.

Мы побрели дальше и остановились на другом открытом участке, где прежде была детская площадка. Теперь она была заброшенной, здесь царила тишина, не считая скрипа обшарпанных качелей. Эту площадку превратили в кладбище, и наш проводник подошел к одной из могил, простояв там молча несколько минут. Здесь были похоронены его две сестры и мать.

Наконец мы добрались до места назначения – дома престарелых Мар-Элиас[119]. Он стоял на небольшой мощеной улочке и был отмечен указывающей на дверь подвесной табличкой. Переступив порог, я словно попал в райский сад – настолько поражала разница с царящими снаружи хаосом и разрушениями. Посреди двора с буйной растительностью стояла статуя. Священник, к которому я пришел, встретил нас теплой улыбкой. Михаэль Абу Юсеф взял меня за руку и повел к столу, заставленному фарфоровыми чашками и тарелками. Он принялся рассказывать свою историю, в то время как Аммар переводил его слова.

В стенах Мар-Элиас находилась католическая часовня, где Михаэль проработал многие годы. После того как его дом был разбомблен, он перебрался жить сюда и стал присматривать за пожилыми обитателями, которые остались здесь вынужденно или по собственному выбору. Каждый день он покупал на базаре продукты обитателям дома престарелых, а потом готовил для них еду. Здесь он чувствовал себя в относительной безопасности, потому что совсем рядом стояла стена, разделявшая восточный и западный Алеппо.

Пока мы говорили, из своих комнат начали выходить жильцы, чтобы посмотреть, в чем дело. Вскоре нас окружили старики и немощные, и меня поразило, насколько спокойными и счастливыми все они казались. Может быть, они уже перестали замечать стрельбу и грохот сброшенных бомб, ставших настолько привычным звуковым сопровождением для жителей города, что теперь никто не обращал на это внимания.

Михаэль выглядел уставшим и осунувшимся, намного старше своих пятидесяти трех лет. Он был рукоположен в сан священника многие годы назад и не сомневался, что Бог все равно им поможет. Он поинтересовался моим вероисповеданием. Я ответил, что на самом деле протестант, англиканец точнее. Улыбнувшись, он ответил, что все мы дети Божьи, и предложил вместе помолиться, спросив, не хочу ли я, чтобы он благословил меня в своей маленькой часовне. Я ответил, что сочту это за честь. С этими словами он удалился, а спустя пятнадцать минут вернулся в облачении католического священника.

Мы открыли двери маленькой часовни. Внутри был алтарь со свечами и икона Христа. Он дал знак, чтобы я вместе с ним преклонил колени перед алтарем и сказал несколько слов. Я не понимал точного смысла того, что он говорит, но слышал сочувствие в его голосе. Не успел я осознать происходящее, как по лицу покатились слезы. Тот защитный панцирь, которым я обзавелся за последние недели и даже десятилетия, затрещал по швам.

Михаэль на минуту исчез, а вернулся с небольшой чашей, наполненной вином. Он положил мне на язык облатку и протянул чашу. Положив мне на голову руку, он стал молиться. Второй раз в жизни я ощутил духовную связь – казалось, это не человеческая рука, а нечто гораздо более значимое и глубокое, наполняющее меня любовью. Впервые я испытал это чувство всего несколькими неделями ранее, когда ужинал дома у своего хорошего друга Ричарда Смита, гинеколога-консультанта. Ричард – человек глубоко верующий, и у него дома есть небольшая освященная часовня. Он молился за меня перед моей поездкой в Сирию. Когда Ричард положил мне руку на голову, я тоже ощутил сильнейшую духовную связь. Эмоции, которые я испытал тогда, были всепоглощающими.

Михаэль оставил меня, чтобы я мог прийти в себя. Вернувшись, я увидел его сидящим с Аммаром, Абу Мухаммадейном и нашим проводником в окружении пожилых обитателей дома престарелых, которые явно его очень любили.