Военный врач. Хирургия на линии фронта

Позже выяснилось, что он скрыл от меня правду о происходящем, чтобы защитить. Это действительно были боевики ИГИЛ[131], и это был их последний шанс взять меня в плен – Мюнцер признался в этом два года спустя на медицинской конференции в Турции. Я поблагодарил его за эту ложь во спасение – узнай я об этом тогда, стресс наверняка бы меня прикончил. Несколько часов спустя, когда стрельба утихла, мы с Аммаром пересекли турецкую границу, попрощавшись с Абу Хозайфа и Абу Васимом – они планировали остаться с мальчиком еще на несколько дней, а после вернуться в Алеппо, если дорога будет открыта.

Не успели мы пересечь границу, как мой телефон затрезвонил. Мне прислали в WhatsApp фотографию Мохаммеда Вехиби, лучшего анестезиолога Алеппо, укутанного в саван, – во время поездки между больницами его убило взрывом бочковой бомбы.

Мои чувства между тем притупились настолько, что я даже не горевал. Смерть стала для меня слишком обыденной.

Когда мы добрались до офиса «Помощи Сирии» в Рейханлы, я первым делом связался с Ганемом Тайарой, главой UOSSM, Союза медицинских и гуманитарных организаций. То, что нам удалось выбраться целыми и невредимыми, стало для него огромным облегчением. По голосу было понятно, что он весь на иголках.

После я позвонил Элли. Мы с ней не разговаривали почти шесть недель. Было странно и чудесно снова услышать ее голос, и я был несказанно счастлив, что, казалось, до сих пор ей небезразличен. Тем не менее, уже не был уверен, кто я такой. Эта поездка развалила меня на части. Я не был уверен, захочет ли Элли – а если захочет, сможет ли – заново меня собрать.

12 Врач, исцели себя сам

Мы с Аммаром остались на день в Рейханлы и решили пойти поужинать – настроение у нас было далеко не таким приподнятым, как годом ранее. Он спросил меня о планах по возвращении в Великобританию. Как ни странно, единственным, что пришло мне в голову, не считая встречи с Элли, было плавание. Я хотел прогуляться по пляжу, заходя все глубже в море, пока волны не захлестнут меня с головой. Мне хотелось очиститься, возможно, смыть с себя все увиденные ужасы и начать все сначала – что-то вроде крещения.

Лучше всего мне был знаком участок побережья в Сент-Эндрюс в Шотландии, где я ходил в университет. Мне там нравилось и не терпелось очутиться в месте, о котором были лишь хорошие воспоминания. Кроме того, хотелось показать Элли что-нибудь из своего прошлого. Выйдя в зал прилета в Хитроу, я увидел ее, спокойно стоящую посреди суматохи аэропорта, – она прождала меня несколько часов. На следующее утро мы сели на самолет до Эдинбурга, а затем арендовали машину, чтобы поехать в Сент-Эндрюс, где я забронировал номер в очень большом отеле. Мой банковский счет давно ушел в минус, но мне было наплевать.

Это были чудесные несколько дней, и я был несказанно рад, что вынужденная разлука и отсутствие связи во время поездки в Сирию, казалось, не повлияли на наши чувства друг к другу. Элли словно интуитивно понимала, как отвлечь меня от мыслей о смерти и разрушении, увиденных в Алеппо. В нашу последнюю ночь я поделился с ней желанием поплавать. Была середина октября, уже стемнело, и с пляжа, к которому мы спускались, дул шквальный ветер. Я понимал, что это безумие, но мне нужно было это сделать – хотелось смыть с себя воспоминания о бочковых бомбах, бетонной пыли и безмолвных детях. Повернувшись к Элли лицом, я сказал, что ей не обязательно идти со мной. «Куда бы ты ни пошел, я последую за тобой», – ответила она. Мы разделись и забежали в море. Стояла кромешная тьма, лишь изредка нарушаемая проблесками света в волнах, и было холодно до жути. Мы брели вслепую вперед, пока не почувствовали, как вода плещется о наши бедра, и тогда нырнули. Я снова почувствовал себя живым.

Тогда-то я и решил, что Элли – именно та женщина, с которой бы мне хотелось провести остаток своей жизни.

Покинув Шотландию, мы вернулись к нормальной жизни. Вот только не все было нормальным. Прежде, возвращаясь из тяжелых поездок, я зачастую осознавал, что какое-то время вел себя иначе, выходя из состояния постоянного стресса и привыкая к лондонской жизни и работе.

РОДИТЕЛИ ПРИУЧИЛИ МЕНЯ БЫТЬ ВЕЖЛИВЫМ И УЧТИВЫМ СО ВСЕМИ, ВСЕГДА ИСКАТЬ В ЛЮДЯХ ЛУЧШЕЕ. ТЕМ НЕ МЕНЕЕ ПОСЛЕ ТЯЖЕЛОЙ ПОЕЗДКИ Я, ВНЕ ВСЯКОГО СОМНЕНИЯ, МЕНЯЛСЯ, СТАНОВЯСЬ БОЛЕЕ РАЗДРАЖИТЕЛЬНЫМ И АГРЕССИВНЫМ, НА ЧТО МНЕ ИНОГДА УКАЗЫВАЛИ КОЛЛЕГИ.