Военный врач. Хирургия на линии фронта

МОЖНО ЛИ ГОВОРИТЬ, ЧТО Я СПАС ЧЬЮ-ТО ЖИЗНЬ, ЕСЛИ НЕКОМУ БЫЛО ОКАЗАТЬ ПОСЛЕОПЕРАЦИОННЫЙ УХОД ЛИБО ОН БЫЛ НЕДОСТАТОЧНО ЭФФЕКТИВНЫМ И ПАЦИЕНТ УМЕР ОТ ИНФЕКЦИИ НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ СПУСТЯ?

Наверное, такие вопросы лучше всего оставить философам. Для хирурга же, столкнувшегося с кем-то в нужде, естественная реакция – помочь человеку. Причем, разумеется, это желание становится намного острее, когда перед тобой любимый человек. Я не смог спасти свою мать, и было ужасно заманчиво начать рассуждать, как бы все сложилось, если бы диагноз был поставлен раньше. Точно так же я был не в силах остановить неумолимый прогресс болезни отца, несмотря на все старания.

В конце 2003 года у него случился рецидив рака толстой кишки, впервые диагностированный годом ранее. Мама с папой тогда жили все время со мной. Иногда мама уезжала в Кармартен, чтобы отдохнуть, оставляя на меня уход за отцом, и приходилось совмещать его с работой в больнице. Я старался изо всех сил, чтобы ему было комфортно. По утрам, чтобы облегчить кишечную непроходимость, я вставлял ему назогастральную трубку и высасывал из желудка с литр жидкости. В обед я приходил с работы домой и ставил ему капельницу, чтобы не допустить обезвоживания.

Он сказал, что не хочет покидать меня и мою мать, что хочет прожить как можно дольше. Мои коллеги из больницы «Челси и Вестминстер» были просто невероятны – они из кожи вон лезли, чтобы помочь мне пережить эти тяжелые времена. Доктор Нейл Сони, один из анестезиологов интенсивной терапии, даже установил в шее отца центральный катетер, чтобы избавить его от необходимости есть самостоятельно, и каждые два дня в больнице добрые люди выдавали мне трехлитровую емкость с питательным раствором. Я даже брал у отца кровь на анализ и время от времени проводил ему дома переливания.

Как бы то ни было, он явно умирал, а мне и без того приходилось тяжело: семья одного скончавшегося пациента обвинила меня в халатности, и дело было передано на рассмотрение в Генеральный медицинский совет. Над моей головой словно повис дамоклов меч, готовый в любое мгновение обрушиться на меня. Дело о халатности стало для меня особенно неприятным, потому что этот пациент мне очень нравился. Я был уверен, что мои действия никак не связаны с его смертью, и не мог понять, почему на меня все так ополчились. Я был в полном раздрае и всерьез подумывал о том, чтобы уйти из хирургии.

Полеты всегда были одной из моих страстей, начиная с детского увлечения сборными моделями самолетов и заканчивая вступлением в ряды кадетов Королевских ВВС в школе. Вдохновленный Рэем Робертсом, в шестнадцать лет я получил лицензию пилота планера, а в семнадцать – свидетельство частного пилота. Полеты были важной частью моей жизни, и, став консультантом, я решил получить и свидетельство пилота гражданской авиации. Купив маленькую «Сессну», я тратил все свободное время, чтобы набрать необходимое количество часов полета. В итоге я получил еще и квалификационную отметку пилота-инструктора, и свидетельство пилота вертолета.

После того как, будучи подростком, я подчинился воле отца и согласился отказаться от службы в Королевских ВВС, где летал бы на вертолете, я стал вместо этого врачом.

ПОЖАЛУЙ, БЫЛО ИРОНИЧНО, ЧТО БЛИЖЕ К КОНЦУ ЕГО ЖИЗНИ Я ВСЕРЬЕЗ РАЗДУМЫВАЛ О ТОМ, ЧТОБЫ ЗАБРОСИТЬ ХИРУРГИЮ И НАЧАТЬ КАРЬЕРУ ПИЛОТА.

Я откликнулся на вакансию в авиакомпании Astraeus Airlines, прошел собеседование, и меня пригласили на испытательный полет, который должен был пройти на авиатренажере в аэропорту Гатвик. Мне предстояло перелететь на «Боинге-737» из одного заданного пункта в другой, а также самостоятельно посадить самолет. В день испытания я все утро прослушивал инструктаж о системах «Боинга-737», его приборах и о том, что именно требовалось сделать, а после обеда начался сам испытательный полет. Имея за плечами свидетельство пилота гражданской авиации, а также допуск к полетам по приборам, я чувствовал себя весьма уверенно. Оглядываясь назад, я понимаю, что это было наивно с моей стороны, если не сказать самонадеянно – следовало лучше подготовиться и, наверное, потренироваться дома на компьютерном симуляторе. Но у меня было столько дел, и дни пролетели так быстро, что это и в голову не пришло.

Расположившись в кабине тренажера, я с ужасом понял, что совершенно не вижу показаний приборов в очках, которые были на мне надеты. Я всегда надевал для работы довольно толстые очки.

С возрастом у всех развивается дальнозоркость, но мне от отца достался ген, из-за которого у нас это произошло намного раньше обычного. В очках, которые были на мне, я прекрасно видел все происходящее вдалеке за окном кабины, но приборы были размытыми. Кроме того, в тренажере был выключен свет, что еще больше ухудшило мое зрение.