Военный врач. Хирургия на линии фронта

Поездка на север заняла около десяти часов, и по пути мы миновали невероятной красоты ландшафты и строения – необычайные дома из самана с выгравированными белыми кружевами и витражами или попупрозрачными алебастровыми окнами – гаммария. Некоторые из них были до пятидесяти этажей в высоту. Одной из причин появления в Йемене столь удивительных сооружений стало то, что им правили имамы-ксенофобы, которые десятилетиями огораживались от любого иностранного влияния. В настоящее время старый город в Сане, столице Йемена, включен в список объектов культурного наследия ЮНЕСКО.

Разех – тоже красивое место, но дорога туда была сопряжена с огромной опасностью. Я весь путь крепко держался за лямки, прямо как тогда, на заднем сиденье полицейской машины. Стрельба не утихала, и люди попадали в нашу маленькую больницу с ранениями, полученными либо от сил Юга, которые просачивались в деревни, либо от шальных пуль местных жителей, не отличавшихся хорошей меткостью.

За время моего пребывания в больницу с пятидесятым калибром никто не приходил, но безопасно там все равно не было. Однажды я оперировал со своим верным медбратом Юсефом. Я корпел над бедренной веной пациента, когда окно внезапно треснуло, словно в него врезалась птица. Я тут же увидел в стекле отверстие от пули. Бросив на меня взгляд, Юсеф упал на пол. Пуля попала ему в живот, пролетев в пятнадцати сантиметрах мимо меня.

Он лежал на полу под операционном столом и стонал от боли. Все остальные пригнулись, оставив пациента на столе. Мы подползли к Юсефу и спешно его раздели. У него была одиночная огнестрельная рана чуть ниже груди. Что же было делать? Мы что, попали под обстрел?

Я раздумывал над тем, смогу ли прооперировать его прямо на полу. Операционная была только одна, и мой налобный фонарь был включен, поэтому я мог обойтись без дополнительного освещения. Юсеф начал впадать в шок и бледнеть, и его нужно было как можно скорее прооперировать, иначе бы он умер. Я понял, что придется класть его на стол. Два человека зашли в операционную, сняли пациента с операционного стола и выволокли его в коридор, прямо с торчащей из горла трубкой.

Мы поспешно перетащили операционный стол к стене, чтобы хоть как-то защититься от пуль в случае новой пальбы по окнам. Проблема была в том, что если на больницу действительно решили напасть, то, продолжая оперировать еще час или два, мы все подвергли бы себя опасности. Может, правильным решением было бы эвакуироваться в убежище? Как бы то ни было, все сошлись на том, что нужно любой ценой спасти Юсефа.

Анестезиолог взял у него кровь и быстро определил группу. У нас не было крови этой группы. Хорошо, что за день до этого был проведен день донора и многие люди сдали кровь за деньги. Быстро введя Юзефа в наркоз, анестезиолог отсчитал десять больших упаковок тампонов, которые были нужны мне для операции. Когда я сделал первый разрез, из раны вытекло около литра крови. Пуля прошла через правую долю печени – входное и выходное отверстия были чуть ниже грудной клетки. Юсефу между тем повезло – она не задела ни одного крупного кровеносного сосуда.

На этот раз мне удалось сжать печень, чтобы устранить отверстие, через которое вытекала кровь. Существует и другой способ остановить кровотечение из печени, хотя я никогда прежде его не пробовал. Я ввел мочевой катетер вдоль траектории пули, после чего отрезал от хирургической перчатки средний палец и привязал ее к катетеру, чтобы надуть перчатку, словно воздушный шар, подавая по катетеру воду, и тем самым сдавить кровоточащие сосуды. Это сработало на ура, и я оставил перчатку там вместе с тампонами вокруг печени. Двое суток спустя Юсефа вернули в операционную для завершения операции. Я велел ему отдыхать и взять отпуск как минимум на месяц, но уже десять дней спустя он снова стоял бок о бок со мной в операционной.

И снова я был на волосок от смерти, видимо лишившись очередной из своих девяти жизней. Почему я продолжал ставить себя в подобное положение? Полагаю, столкнувшись с реальной опасностью, некоторые люди трясутся от страха и дают себе зарок, что такое больше не повторится, в то время как другие думают: «Ух ты!» Как оказалось, я явно был из последних. Я не могу отрицать, что получаю удовольствие, управляя самолетом или вертолетом либо проводя операцию в зоне боевых действий, – меня притягивает риск. И он явно вызывает привыкание, как психологическое, так и физиологическое. Вся суть в том, чтобы знать, когда остановиться, – это подтвердит любой бывший наркоман.

КОГДА УМЕРЛА МОЯ МАТЬ, МНЕ БЫЛО ПЯТЬДЕСЯТ ДВА. Я НЕ СОСТОЯЛ НИ В КАКИХ ОТНОШЕНИЯХ, МОЯ КВАРТИРА БЫЛА ДЛЯ МЕНЯ СКОРЕЕ МЕСТОМ ДЛЯ НОЧЛЕГА, ЧЕМ ДОМОМ, И Я ЧУВСТВОВАЛ СЕБЯ НЕПРИКАЯННЫМ.