Войку, сын Тудора

Когда врач удалился, Штефан, в душе еще споря с римским царем, вспомнил, что говорил ему о том же другой мудрец — Антонио Зодчий. Восхваляя свободу, в их долгих беседах в Четатя Албэ великий венецианец неизменно ссылался на героические республики древности — Афины и Спарту, Сиракузы и Рим, на позднейшие славные города — Венецию, Геную, Рагузу, на далекий северный Новгород, в норманнских легендах именуемый Гардарикой; основой их богатства и славы белгородский архитектор считал вольность. Свобода, — говорил мессер Антонио, — придает народам мужество в дни войны, могущество и процветание в годы мира. Зодчий смело рассуждал о племенах, стоявших подобно османам, татарам, персам, из господ и рабов; такие сильны, лишь покуда нападают, пока наступают на соседние земли, чтобы грабить, полонить, захватывать. Ибо рабство миллионов приходится скрашивать добычей, ибо рабы ленивы и плохо кормят своих господ и себя. Свободный человек, напротив, храбро сражается и хорошо работает, ибо защищает и кормит прежде других свою семью и себя.

Ты свободен, — говорил мессер Антонио, — если хорошо уразумел, что должен делать, чего от тебя требует жизнь; если ты, к тому же, к этому готов. Как это следует понимать? Примирением с тем бессилием и отчаянием, с коим шагает на казнь осужденный? Вовсе нет, пояснял Зодчий; за этой мыслью лежало неизбежное осознание человечеством необходимости вольной воли для всех, той свободы, без которой не растет в поле хлеб, не строятся славные города, не пишутся книги. Той свободы, без которой жизнь — не жизнь, а больной, безумный сон. У которой тысячи ликов, и которая все-таки одна!

Сможет ли он, воевода Земли Молдавской, вырубить мечом такую свободу для своего народа из этого мира зла? Или ее растопчут еще в зародыше османы и татары, мунтяне и молдавские предатели-немеши?

36

В густой дубраве пахло летом; в дубовой роще, откуда Войку Чербул осторожно наблюдал за окрестностью, воздух звенел мириадами пчел, счастливо предающихся своему труду. Под ним раскинулась вольно зеленая долина Днестра. И вставали от самой воды седые стены и башни крепости, будто старались сравниться с холмами и кручами, обступившими ее со всех сторон. Вместе с частью отряда Чербул поспешил накануне к Хотину, оставив позади войско Пири-бека, в авангарде которого скакала тысяча конницы — ратных холопов Карабэца и других бояр — его сообщников по измене. Войку думал упредить предателей, открыть пыркэлабам твердыни глаза на готовящийся обман.

И натолкнулся на преграду, которую никак не ожидал встретить у стен древнего Хотина.

В лесной чащобе, с двух сторон стиснувшей пыльный хотинский шлях, один из войников Чербула, губастый Бузилэ нагнал внезапно сотника и схватил его за рукав. Глаза длиннокудрого молодца, вчерашнего лесного разбойника, были прикованы к верхушкам деревьев по ходу четы. Войку мгновенно все понял. И едва успел построить людей в плотный круг, укрывшийся за щитами и ощетинившийся оружием, как в него со всех сторон полетели тучи стрел. Вскрикнули раненные, забились ужаленные острыми наконечниками кони, и из лесу тут же на воинов Чербула бросились десятки орущих дьяволов в жупанах, льняных суманах, в вывернутых наизнанку лохматых кожухах, но более — в живописных лохмотьях всех цветов и покроев, какие были в ходу в этой части света, в минувшем столетии и в текущем. Орава размахивала саблями, дубинами, ятаганами, палицами, боевыми молотами и топорами, какие только можно было насобирать и украсть в окрестных странах и иных державах, от гишпанских гор до желтых равнин Китая. Строй бывалых войников встретил их достойно, и нападающие, сразу утратив порыв, отступили и словно растворились в дебрях.

Наступила тишина; но Войку знал, как она обманчива. Впереди между деревьями виднелся перегородивший дорогу завал. По бокам стояла непролазная чаща, скрывавшая, вероятно, волчьи ямы и иные смертоносные ловушки. Перестроив своих всадников, Войку повел их в обратном направлении; но навстречу ему и сбоку снова кинулись, вопя несуразное, оборванные сотни неведомых поганцев. Едва пробившись сквозь лаву рвани, отряд вырвался на вершину холма, в дубраву, где и затаился, готовый в любое мгновение дать отпор.