Воин Доброй Удачи

– Кроме того, – говорит она, выплескивая остатки своего гнева в свой пристальный взгляд, – тебе в самом деле стоит подумать о моей матери. Если она сожгла полгорода, чтобы отомстить за меня, как ты думаешь, что она сделает с тобой?

* * *

День за днем они идут по мертвой земле, земле, где сыновья были убиты прежде, чем смогли стать отцами, где дочери были убиты прежде, чем их утробы смогли дать жизнь. Да и земля, в которой рождались сами люди, была убита. И она скорбит.

Она скорбит о своей утраченной наивности, о девушке, которая стала бы ведьмой не ради знания, а для того, чтобы лучше разбить оскорбительный мир. Чтобы лучше ранить мать, которую она не может простить.

Она оплакивает всех тех, кого они потеряли. Шкуродеров. Каменных Ведьм. Она шепчет молитвы Ятвер, хотя и знает, что богиня презирает воинственных мужчин, способных только брать. Она молится за Киампаса, за великана Оксвору. Она даже оплакивает Сому, неизвестного юношу, которого убили не из-за золота или ненависти, а из-за его лица.

Она оплакивает свое пленение и страдания волшебника.

Она оплакивает свои сапоги, которые очень скоро придут в полную негодность.

Она оплакивает крошечную черную щепотку, которая является ее порцией квирри.

Она не знала, чего ожидать от прихода в Куниюри. Великие путешествия часто бывают таковыми, когда приходится ставить одну ногу перед другой, снова и снова, на протяжении, казалось бы, целой вечности. Иногда сумерки и сон – это единственный пункт назначения, и всеохватывающий конец похода становится своего рода сюрпризом.

Она не путешествовала по местам, виденным в древних Снах. Ей не нарисовали такой путь, как волшебнику.

За ней гнались.

Она думает об Андиаминских Высотах, о своей императрице-матери. Она думает о своем младшем брате Кельмомасе и беспокоится – насколько ей позволяет квирри.

Наконец, они подошли к реке, почти такой же большой, как Сают или Семпис, широкой и медленно движущейся, темно-зеленой от кипящей в ней жизни и отложений, сверкающей, как серебряная тарелка, там, где в ней отражается солнце.

Капитан поворачивается к своему пленнику.

– Это оно?

Старый волшебник с кляпом во рту просто смотрит на него с недоверием и отвращением.

Капитан выдергивает у него изо рта кляп.

– Это оно?

Старый волшебник сплевывает и пару мгновений шевелит губами и челюстью. Впервые Мимара замечает язвы, запекшиеся в складках его губ. Бросив свирепый взгляд на капитана, Друз Акхеймион с притворным величием поворачивается к остальным.

– Смотрите! – кричит он сквозь хрипоту давно сорванного голоса. – Взгляните на могучую Аумрис! Рассадник человеческой цивилизации! Колыбель всего сущего!

Капитан швыряет его на землю за дерзость.

Она скорбит о том, что так легко можно унизиться до раболепия.

* * *

Старый волшебник был первым, кто понял, как близко они подошли. Он лежал связанный на боку, как и почти каждую ночь своего плена. Но на этот раз капитан толкнул его так, что он упал поперек склона и мог видеть ночное небо – черную тарелку со звездами – через широкую щель в балдахине. Поначалу он смотрел с какой-то бессмысленной тоской, отношением, присущим побежденным, оцепеневшим от вещей, выходящих за пределы непосредственного круга его страхов. Но потом он увидел узоры… древние созвездия.

Круг рогов, понял он. Круг рогов, появляющийся в разгар лета…

Из Сауглиша.

После этого он с новой решимостью переносил оскорбления капитана.

Каменная скала выглядывала из земли все чаще, и в конце концов грязь стала встречаться только в складках камня. Вскоре Аумрис превратилась в бурлящий белый водопад, несущийся по гигантским ущельям, покрытым скалами, которые иногда достигали мили в ширину. Путники следовали за высокими каменными устьями, с трудом спускаясь и взбираясь по отвесным ущельям, питавшим реку. Миравсул, так называли куниюры это высокогорье, – название, которое в Древнем Умери означало «треснувший щит».

Они нашли то, что осталось от Хирила, и пошли по дороге, которая пересекала Миравсул и на которой Сесватха однажды показал шайке разбойников ошибочность их пути. Три ночи подряд Шкуродеры стояли лагерем в раковинах разрушенных сторожевых башен – знаменитых Нулраинви, «бегущих огней», маяков войны и мира, которые связывали города Аумрис со времен Кунверишау.

Наконец, они подошли к краю щита и с высоких утесов посмотрели на покрытые лесом намывные равнины, простиравшиеся до самого туманного горизонта. Для Акхеймиона открывшаяся перед ним перспектива была подобна произведению замысловатого искусства, испорченному грубыми детскими мазками. Исчез Кайрил, монументальная каменная дорога, которая шла вдоль извилистого пути Аумрис, но по прямой. Исчезли деревни и поля, покрывающие землю огромными круглыми одеялами. Исчезли бесчисленные клубы дыма, очаги и семьи, которые их разжигали.