Воин Доброй Удачи

Таких как зеркала, спрятанные по всему залу для аудиенций, или мест, где нужно было только повернуть голову на расстояние вытянутой руки, чтобы подслушать разговоры в разных комнатах Аппаратории – так искусно были созданы проходы над ними и между ними. Как только Кел научился мастерски вскрывать замки, которые запирали основную часть ходов лабиринта, он по-настоящему оценил хитрость, с которой тот был построен, – хитрость его отца. Многие проходы соединялись с другими, позволяя быстро передвигаться, так что казалось, что человек находится в двух местах одновременно. Некоторые зарешеченные щели, желоба и туннели позволяли наблюдать за отдельными частями лабиринта, так что можно было обмануть человека, чтобы тот доверительно говорил не с тем, с кем собирался, а с кем-то другим. А некоторые щели позволяли наблюдать за той же самой комнатой со второстепенных позиций, неизвестных первому наблюдателю, так что можно было притвориться, что не знаешь о разговоре, и таким образом проверить правдивость этого первого наблюдателя. Мириады способов слежки объединялись разным образом, создавая неисчислимые комбинации. Если бы рыцари шрайи обнаружили Кельмомаса и затопили туннели, им потребовалась бы сотня отрядов, чтобы смыть его в нужном им направлении. А сам он смог бы охотиться на них, как паук на жуков.

Он стал созданием тьмы.

Даже во времена нансуров Андиаминские Высоты были нагромождением восходящих сил, местом, где кровь и мощь становились все более концентрированными по мере приближения к вершине. От храмов и лагерей до Аппаратория, до мириадов помещений, предназначенных для собраний и споров, до Императорского Зала аудиенций и прилегающих к нему апартаментов, где он жил со своей семьей. С тех пор как он себя помнил, Кельмомас всегда гордился тем, как высоко он стоит, как он всегда смотрит вниз на кишащий людьми город. Но теперь он понял, что это был всего лишь тщетный фарс. Сила больше проявлялась в проникновении из видимых мест в невидимые. Главное, внутри ты или снаружи, а не высоко или низко.

Перестройка дворца, по словам матери, потребовала тысячу рабов, трудившихся больше пяти лет. Она никогда не объясняла, что случилось с теми строителями, и это говорило ему, что она знает это, но не хочет рассказывать. Кельмомас иногда потчевал себя рассказами об их смерти, о том, как их загоняли на корабли, которые затем топили далеко в Менеанорском море, или как их тащили на аукцион и продавали союзникам отца, которые затем душили их на каких-нибудь своих плантациях. Иногда недостаточно просто прятаться в тени. Иногда приходится избавиться от лишних глаз, чтобы остаться скрытым.

Отец сумел сохранить тайну своего лабиринта: тот факт, что после падения дворца никто даже не слышал о потайных залах, доказывал, что даже святой дядя ничего о них не знал, – а если и знал, то хотел сохранить тайну их существования как свою собственную. Кел видел, как эотийские гвардейцы и рыцари Бивня сражались друг с другом в позолоченных залах и мраморных вестибюлях. Грубые мужчины, грузные, с блестящими кольчужными доспехами, хватали и закалывали друг друга под покрытыми золотой тканью гобеленами. И когда стало ясно, что гвардейцы превосходят его по численности, он стал ждать неизбежной атаки в туннели, хриплого наплыва людей с факелами. Атаки, которой так и не последовало…

Никто даже не позвал его.

Рыцари шрайи вернулись на следующий день и начали убирать трупы.

Затем появились рабы, оттирающие кровь с мраморных полов и стен. Пропитавшиеся кровью ковры сворачивали в рулоны, похожие на стволы деревьев, и утаскивали прочь. Огонь и дым повредили мебель, которую рабы уносили вереницами, как муравьи. По всем залам расставили курильницы, из которых вздымался фиолетово-серый дым: беспорядочная коллекция благовоний, в которую собрали все самое доступное, не задумываясь о том, будут ли запахи сочетаться друг с другом. Вскоре вонь от потрохов – Кельмомас никогда бы не догадался, что дерьмо будет главным запахом битвы, – чуть-чуть отступила, заглушенная курильницами.

Спустя короткое время – чудесным образом – все стало выглядеть так, словно переворота вообще не было. Это начало казаться игрой, игрой беглеца в пустом остове его собственного дома. Все, что ему нужно было сделать, – это закричать, и тогда пришла бы его мать, успокаивающая и смеющаяся…

«Давай просто поиграем», – говорил он тайному голосу.

«Немного позж…»