Он повернулся, сделав две колонны своей рамкой, а чудовищность Великой Ордалии, сотни тысяч струящихся и мельтешащих повсюду, насколько хватало глаз, воинов – своим запредельным фоном. Он горел перед ними, как маяк. Легкий ветерок трепал заплетенные в косички льняные волосы его бороды. Полы его мантии покачивались.
– Страдать – значит нести зло, – сказал он, – и мы должны страдать, чтобы спасти наш мир. Не важно, куда это нас приведет, к какому безумию, к какому злу, – мы должны идти кратчайшим путем…
Святой аспект-император Трех Морей обернулся, сияя среди сомневающихся и испуганных. Он приветствовал каждого из них простым, любящим и глубоким взглядом. Он укрепил их сердца, хотя и ужаснул их. Ибо они поняли то, что он собирался сказать – правду, которую они не осмеливались шептать даже в одиночестве.
– Отныне сам наш враг будет поддерживать нас…
Наконец-то была дана эта страшная команда.
– Отныне мы едим шранков.
Глава 12
Момемн
Любой глупец может видеть пределы поля зрения, но даже самый мудрый не знает пределов познания. Так невежество становится невидимым, и все люди становятся глупцами.
Некоторые путешествия требовали неподвижности.
Он снял комнату и проскучал там несколько недель, которые уже вытерпел много раз прежде. Он не столько готовился, сколько медлил, пока мир созревал для его появления. Он был Воином Доброй Удачи…
Его урожай созреет так же, как уже созревал.
Каждое утро он видел, как встает и в последний раз выходит из комнаты. Он гнался сам за собой, видя собственную спину на каждом углу, среди перемешивающихся толп. Яблоко находило его. Монета. Жрец Джюкана, который дал ему хлеб, испачканный синей плесенью. Он слышал, как люди разговаривают на улицах, слышал их перебивающие друг друга голоса, и ему было трудно отделить причины от следствий. Он слушал людей и слушал свое слушание. Большинство людей ничего не замечали, но некоторые смотрели на него другими глазами. Маленькая девочка все визжала и визжала. Слепой нищий, всхлипывая, обнял его за колени.
– Ты должен дать! Дай!
Иногда он глядел в одинокое окно, из которого был виден храмовый комплекс Кмираль, группа черных зданий, в утренней дымке казавшихся серыми. Иногда каменные просторы были пусты, иногда их заполняли бунтующие толпы.
Иногда он просто наблюдал за собой, глядя в окно.
Он видел Андиаминские Высоты, сверкающие крыши, вздымающиеся в беспорядке, стены, иногда белые на солнце, иногда вымазанные черным от пожаров. Он слышал зов рогов и понимал то, что и так всегда знал.
Женщина, которую он убил, была свергнута.
Он увидел паука, бегущего по половицам, и понял, что весь мир – это его паутина. Он чуть не наступил на нее десять тысяч раз. Почти наступил, снова и снова…
Он проснулся и увидел, что одевается возле своей вешалки. Он смотрел, как встает и в последний раз выходит из комнаты. Он не столько готовился, сколько медлил, пока мир созревал.
К нему подошла проститутка, и полоска ее обнаженной кожи от подмышки до бедра привлекла внимание рыцаря шрайи, который собирался допросить его. Она уловила что-то в его взгляде и мгновенно утратила интерес к нему – вместо этого она позвала компанию из четырех молодых людей. Он незаметно прошел в Кмираль. Оглядевшись, он увидел самого себя, поднимающегося по монументальным ступеням под храмом Ксотеи. Он видел случайно собравшихся людей, слышал вопли ужаса и недоверия. Он вытер кровь, уже стертую с клинка, а затем встал, глядя на императрицу, которая была одновременно мертвой и живой, торжествующей и осужденной.
Он слышал барабаны врага, грохочущие из-за огромных отвесных стен.
Он видел, как мир ревел и сотрясался.
К нему подошла проститутка…
Если бы юный Анасуримбор Кельмомас остановился и подумал об этом, он бы понял, что его познания о дворце настолько глубоки, насколько это вообще возможно. Только те места, которые озадачивают, могут быть по-настоящему решены – то есть по-настоящему поняты. Другие места были просто известны, после того как он ознакомился с ними обычным способом.
На Андиаминских Высотах было много путей… тайных, коварных путей.