Воин-монах на престоле

В IV столетии власть римского августа была так сильна и велика, что даже более трезвомыслящий и менее увлекающийся венценосный «родновер» вполне мог счесть бы себя способным сохранить и обновить язычество. Если не принимать в расчет отдельные эксцессы местного значения, можно сказать, что намерения Юлиана в религиозной сфере нигде не сталкивались с достойной упоминания оппозицией. Ни в римской Испании, ни в римской Африке не появилось узурпаторов, опирающихся на поддержку христианской церкви. А ведь такие узурпаторы бы непременно появились, если бы христиане составляли подавляющее большинство населения Испании и Африки. Римские земли, по которым проезжал Юлиан в качестве августа и население которых разочаровало его отсутствием симпатий к «праотеческим» богам – (Малая) Азия и Сирия – были именно теми территориями, которые раньше и основательнее других были обращены в новую, христианскую веру. По трезвом размышлении, представляется позволительным усомниться в правильности вывода авторов, считающих севаста Юлиана чуждым реальности мечтателем, сумбурным фантазером и «мальчиком, который так и не повзрослел». Конечно, Юлиан ошибся в своих расчетах и надеждах, но его ошибка представляется вполне объяснимой и понятной.

Историки, больше других симпатизирующие планам и намерениям императора Юлиана и выше других оценивающие достижения воина-монаха на престоле римской «мировой» державы, склонны объяснять борьбу «царя-священника» против хода истории занимаемой им позицией бунтаря, опередившего свое время провозвестника неведомого ему самому «светлого будущего», первопроходца, на ощупь пробирающегося из мрака неясных догадок, предчувствий и прозрений к свету, слабо мерцающему где-то впереди, в поисках некоего основанного на примирении всех противоположностей синтеза царства всеобщей веротерпимости. По их мнению, Юлиан, в сущности вовсе не стремился с упорством фанатика возродить давно отжившее прошлое. О нет, он лишь готовил приближение и наступление грядущего «царства разума»! Не было и недостатка в предположениях психоаналитиков, что же было истинным двигателем поступков «консервативного революционера на престоле», скрытым в темных глубинах его подсознания.

Можно, разумеется, только порадоваться тому, что так много литераторов и мыслителей интересуются великой и трагической фигурой Юлиана, но не следует при этом забывать, что Отступник был, прежде всего, пламенным традиционалистом, не скрывавшим своего глубокого отвращения к духу новизны.

Истинное величие придают Юлиану отнюдь не главные идеи, которыми он руководствовался, не его концепции и «планов громадье», но выдающиеся свойства его характера и его ума, присущая ему внутренняя убежденность в своей правоте, сила и чистота его веры и колоссальная сила воли. Он был человеком решительным, упорным и неустрашимым. На протяжении десяти долгих лет внешние обстоятельства заставляли Юлиана притворяться, носить маску. Чтобы иметь возможность следовать своему внутреннему голосу, посвятить себя культу, которому он себя посвятил, Юлиану приходилось, пока был жив август Констанций, держать свое отступничество от христианской веры втайне и идти на компромиссы, подобно всякому политику, для которого цель оправдывает средства. Но никогда он не проявлял ни малейших признаков слабости или неуверенности, никогда не уклонялся от ответственности. Ибо заповеди бога Митры, которые неустанно повторял про себя его верный воин-монах, гласили: больше мужества, больше справедливости, больше братства, больше целомудрия, больше чистоты! Мало кто из аскетов его времени превосходил Юлиана в презрении к потребностям тела. Воистину, он жил по закону своей души!