Воин-монах на престоле

Жители Второго Рима ежедневно лицезрели Юлиана, идущего в точно установленное время сквозь городскую сутолоку на занятия, в самой простой, неприметной одежде и в сопровождении всегда лишь серьезных воспитателей (а не развеселых друзей и подруг). Внук Констанция I Хлора, племянник Константина I Великого, двоюродный брат правящего императора Констанция II не претендовал ни на какие почести, и ни на какое особое к себе отношение. Он охотно принимал приглашения, нисколько не чинясь и совершенно не кичась своим высоким от рождения положением. В школе он проявлял то же самое ревностное послушание учителям, что и другие ученики, не требуя для себя никаких преимуществ и привилегий. Войдя, к примеру, неожиданно в лекционный зал, невозможно было бы отличить Юлиана от прочих учеников, поскольку он не носил никаких знаков отличия, выделявших других представителей августейшей фамилии из массы жителей Нового Рима. Как подчеркивал впоследствии Ливаний в своей надгробной речи Юлиану: «Тот (Галл, сводный брат Юлиана – В. А.) больше прилежал к другим занятиям, а не красноречию, полагая, что так менее испытает зависти, а этого (Юлиана – В. А.) божество, коему в удел он достался, подвигнуло к любви к речам и он занимался ими в городе величайшем после Рима (Константинополе – В. А.), внук императора (Констанция I Хлора – В. А.), племянник императора (Константина I – В. А.), двоюродный брат императора (Констанция II – В. А.), посещая школу, при чем он вел себя без гордости, без обиды, не желал обращать на себя внимания толпою прислужников и шумом такой свиты. Но был у него евнух, наилучший страж целомудрия (гот Мардоний – В. А.), и другой педагог не чуждый образования (возможно, упомянутый выше Евферий-Эвтерий – В. А.), одежда его была скромна, не было надменности в обращении с другими, но он первый вступал в беседу, не отталкивал бедняка, приходил на приглашение, а до зова ждал, стоял там, где прочим полагалось стоять, слушал то же, что и прочие, уходил вместе с остальными, и ни в чем не искал особливого положения, так что посторонней посетитель, оглядев толпу учеников, не зная, кто они и чьи дети, ни по каким признакам не догадался бы о его высоком звании».

Тем не менее, невзирая на явное нежелание царевича выделяться из пестрой константинопольской толпы, Юлиан не мог скрыть признаков своей царственной природы.

В описываемое время сыну невинно убиенного Юлия Констанция было около двадцати лет от роду. Следовательно, он был в полном расцвете юности. Внешность его была (если верить Аммиану Марцеллину) достаточно привлекательной (хотя сам Юлиан ее таковой не считал): «среднего роста, волосы на голове очень гладкие, тонкие и мягкие, <…> глаза очень приятные, полные огня и выдававшие тонкий ум, красиво искривленные брови, прямой нос, рот несколько крупноватый, с отвисшей нижней губой, толстый и крутой затылок, сильные и широкие плечи, от головы до пяток сложение вполне пропорциональное, почему был он и силен и быстр в беге». Только вот упоминаемая Аммианом при описании внешности главного героя нашего правдивого повествования «густая, подстриженная клином борода», судя по монетам с его изображением, была отпущена Юлианом позднее (уже после его провозглашения августом Римской державы). Царевич был отзывчивым ко всему благородному и справедливому, чистосердечным, жизнерадостным, приветливым, веселым, скромным, дружелюбным по натуре юношей. На улице он охотно вступал в разговор и поддерживал беседу с самыми простыми людьми. В нем не было ничего от высокомерного чванства и торжественной строгости, постоянно и неизменно характерной для августа Констанция II при всяком его появлении на людях. Поэтому представляется вполне понятным и оправданным все возраставшее беспокойство и недовольство правящего императора, выслушивавшего ежедневно сообщения доносчиков о всевозрастающей популярности его двоюродного брата. Подозрительный и недоверчивый, севаст Констанций II наверняка считал, что за привлекательной манерой поведения Юлиана на людях и с людьми непременно кроются недобрые намерения и хитрые, коварные расчеты. Наконец, нервы благочестивого августа не выдержали и, если верить ритору Ливанию, «убоявшись, как бы город значительный, с веским голосом, равняемый с Римом во всем, не был привлечен достоинствами юноши и чтобы не получился результат для него (Констанция II – В. А.) неприятный», он повелел своему «возлюбленному» сородичу Юлиану покинуть столицу римского Востока и отправиться в город Никомидию, «как такой, который не будет внушать тех же опасений, но дает те же средства образования» (Ливаний).

Платон