Воин-монах на престоле

«Если твоя милость серьезно вознамерилась явиться ко мне, то настал момент с божьей помощью решиться и поспешить, а то немногим позже у меня, возможно, не будет времени. Достань для меня все написанное Ямвлихом к тезке (царевича Юлиана, скорее всего – Юлиану Халдейскому – теургу, упомянутому в «Суде», или «Свиде»[99] – В. А.), о котором мы еще должны с тобою побеседовать – только ты можешь это сделать, ведь у свекра твоей сестры есть очень хорошая рукопись. Если я не ошибаюсь, то мне, пока я это писал, было дано сверхъестественное знамение. Умоляю тебя – не давай сторонникам Феодора (Феодора из Азины, ученика Ямвлиха – В. А.) беспрестанно повторять тебе, что Ямвлих, воистину божественный, стоящий на третьем месте после Пифагора и Платона, был якобы честолюбцем. И хотя нескромно открывать тебе то, что я думаю со столь восторженной одержимостью, одержимых богом обычно извиняют за дерзость. Сам я в восторге от Ямвлиха в философии, а от моего тезки (Юлиана Халдейского – В. А.) – в теософии и вслед за Аполлодором считаю, что в сравнении с ними другие в моих глазах ничего не стоят.

А что касается собранных тобою трудов Аристотеля, то я тебе скажу, что ты сам заставил меня именоваться твоим учеником, хотя я и не имею на это права. Ведь если Тириец (либо Максим Тирский, греческий ритор и философ-платоник II века, либо Порфирий[100], который родился в Тире и которого Ливаний (XVIII, 178) называет просто «Тирийцем»—В. А.) многими своими книгами смог немного посвятить меня в логику, <…> то ты своей одной книгой по философии Аристотеля сделал меня, возможно, уже не просто «тирсоносцем», а «вакхантом» (очевидно, это термины мистерий: тирсоносец[101] готовящийся к посвящению, вакхант – посвященный – В. А.). Правду ли я говорю? Приезжай, и ты увидишь, как много работ написал я за прошлую зиму в свободное время». О сочинении Ямвлиха, посвященном тезке нашего царевича – теургу Юлиану – говорится и в других писаниях Отступника. Когда Юлиан, провозглашенный августом, за три ночи (свободные от государственных дел, которыми император усердно занимался днем) набросал гимн, прославляющий могущество приведшего его к верховной власти солнечного бога Гелиоса, он явно черпал силы в воспоминаниях о теософии Ямвлиха и в обращении к ней.

Еще через сто лет после прибытия царевича Юлиана к «мистику» и «магу» Максиму в Эфес уцелевшие к тому времени неоплатоники опирались на все те же источники и поучения. Марин (годы жизни: 421–481), глава Афинской школы и биограф Прокла, подтверждал, что столь высоко ценимый императором-отступником комментарий Ямвлиха в полной мере сохранил для неоплатоников свою притягательность и силу, оставаясь по-прежнему теснейшим образом связанным с религиозными обрядами неоплатонических мистерий:

«Асклепигенея, дочь тавматурга Плутарха, передала переданную ей самой ее отцом традицию мистерий великого Нестория и всего теургического учения Проклу; с тех пор наставник (Прокл – В. А.) для очищения души использовал преимущественно халдейские обряды. Он вел диалоги со световыми явлениями Гекаты, и, желая дать почве Аттики дождь или засуху, использовал систры и волчки[102] (этой – В. А.) богини».

Итак, коль скоро Юлиан называл Ямвлиха иерофантом, а непосредственный преемник Ямвлиха – Сопатр Апамейский, получил прозвище «Инициатор» («Посвятитель»), следует воспринимать эти эпитеты буквально, как и выражение «мистагог», относимое, в сообщениях об отступничестве Юлиана от христианской веры, к Максиму Эфесскому. Не отказываясь от мистерий Исиды, Кибелы (отождествляемой с Реей[103]) и Митры, неоплатоники уже в IV веке исповедовали разработанный ими самими, собственный культ, руководство которым главы их школ передавали друг другу. В рамках этого тайного культа передавались по «цепи преемства» ритуальные обряды, предписанные пророком и истолкователем речений халдейских оракулов – магом (или, по-русски – волхвом) Юлианом.