Воин Русского мира

— Ты меня спас тогда, помнишь? Когда меня обменял мой кровник, чтобы убить, ты не дал ему этого сделать. Меня убили потом, уже после войны. — Дада говорил, а ноги его дергались ритмично, в такт недалекой лезгинке. — Я твой должник. Хочу отдать долг советом моего дедушки.

— Говори быстрее и, главное, проще! — поторопил его Артём.

— По земле бродят слуги Иблиса. — Дада сплюнул. — Гадят, людей портят, вино портят, землю портят, женщин портят…

— Короче! — Тёмка всегда был нетерпелив.

— Если слуги Иблиса обнаглели, надо применить хитрость, воспользовавшись одним из их ужасных свойств, — печальные глаза Дады блеснули первобытной яростью. — Твой друг не дал мне договорить, а я хотел рассказать, как слуги Иблиса гадят друг другу. Это и есть твоё оружие, Крылатый воин. Если ты один и нет тебе помощи от друзей, или друзья твои ослабели, или их мало…

— Короче! — рявкнул Тёмка. Он поднял с земли камешек и бросил им в Даду, тот увернулся и продолжал:

— …заставь слуг Иблиса воевать друг с другом. Они станут друг друга убивать, а ты потом просто дорежешь всех, кто выжил.

Травень приподнял голову и посмотрел на волосатого парня. Тот смирно сидел у ручья. Тонкие ноги его всё ещё дергались в такт ударам барабана.

— Послушай, я не могу больше остаться. — Артём поднялся, знакомым жестом накинул на плечо ремень автомата.

Как же так? Куда провалилось время? Десять лет прошло, двенадцать. Ведь многое случилось, много произошло.

— Время относительно, брат. — Теперь Артём держал автомат у живота, чуть выше ремня бронежилета. — Воздух здесь хороший. Брожу так с автоматом по здешним лесам. На скалы карабкаюсь. Чистую воду из ручьев пью. Местные все так живут. И не замечают вроде бы меня, но и не забывают.

— Не скучно одному-то?

— Да я и не один. Тут наших много. Порой встречаются интересные собеседники. Есть с кем и раздавить, коли случилась бы нужда. Но мы почти не пьем.

— Совсем? — удивлению Травня не было предела. — Ведь войны сейчас нет, а значит, сухой закон отменен.

— Для нас война никогда не кончится. У меня и фляжка не пуста!

Он показал Травню простую армейскую флягу в брезентовом чехле. Сашка услышал, как внутри плещется жидкость.

— Вино? — Травень облизнул губы.

— Обижаешь! Прасковейский коньяк! Но тебе я не налью. — Артём сурово насупился. — Живым нельзя употреблять напитки мертвых.

— Фу! — Травень почувствовал болезненный укол досады. Так было всегда, когда Тёмка начинал упрямиться и дразнить его. Давно позабытое чувство, но такое знакомое, не раз перемолотое, родное. — Да я и не звал тебя. Не понимаю, зачем ты и приходил. Я звал женщину. Свою женщину. Алену.

Куда же, куда провалились двенадцать лет? Ведь он жил же и в нулевом, а в десятом годах. Правда, не воевал. К Ленке прилепился, погряз в рутине. Как же это получается: нет войны — нет жизни? Артём засмеялся, подмигнул ему. Наклонился. От него всё так же пахло порохом, дешевыми сигаретами и одеколоном «Шипр» — другого он не признавал.

— Будут тебе ещё женщины, — прошептал он. — И не одна. А к нам тебе пока рано. Понимаешь, надо ещё повоевать. Будет ещё жизнь.

Он повернулся, осторожно приоткрыл полог веток, выглянул наружу из их убежища, спросил у кого-то совсем тихо:

— Ну как там, Петрович? Нахчи все пляшут?

— Танцують, — ответил ему хрипловатый тенорок.

— Не поможешь мне товарища нашего проводить? Ему обратно надо. Он жить пока должен.

— Эх-ма! Почему не проводить? Кто ж лучший провожатый, от волков, от злых наговоров, если не казак Терского войска…

И тут Сашка увидел его. Небольшого росточка, необычайно кривоног, крючконос и востроглаз, в лохматой шапке с красным атласным верхом, с узорчатыми сабельными ножнами у пояса, в белой, льняной сорочке и вышитом жилете он подошел совсем близко. Незнакомец пронзительно глянул на Травня, и у того захватило дух. Обнаженный клинок товарищ Артёма держал в правой руке. Левой придерживал длинные, волочащиеся по траве полы бурки.

Небольшой, тонконогий конь неотступно следовал за ним. Ходил сам, не понуждаемый уздой, словно домашняя собачонка. И всё бы ничего. Ну, ряженый мужик. Ну, артист или циркач — конный эквилибрист. Мало ли народу таскается по глухим лесам на склонах Северного Кавказа? Травень, может быть, и не заметил бы его, если б в широком вырезе сорочки между расхристанных тесемок не зияла длинная и глубокая, всё ещё кровоточащая рубленая рана. Травень ясно видел белые осколки грудной кости. С такой раной человек не может ходить, говорить, смеяться. С такой раной человек и не выживет долго.

— Это мой товарищ. Петрович. Мы вместе тут… — заметив его изумление, проговорил Артем. — А ты, братишка, ступай-ка обратно. Потом, позже, к нам присоединишься.

Петрович низко поклонился Травню, деликатно прикрыл рану полой бурки. Но смотрел пронзительно, пристально, улыбался одобрительно. Видать, понравился ему Травень.

— Ступай, помойся хоть холодной водой, — молвил казак. — Ты грязен и весь в крови. Плен — это тебе не тещины пироги.

* * *