Воин Русского мира

Сначала он совершил несколько шагов, чтобы испытать себя. Потом зашагал уверенней. Через пару минут он добрался до горной стенки — затерянного в лесной чаще основания обрыва. Вершину его скрывали кроны деревьев. Серый, источенный водой и ветрами камень горной стенки порос колючими кустами и вьюном. По брюху обрыва стекал ручей. Вода падала откуда-то сверху в небольшую каменную чашу, похожую на сомкнутые ладони и, выливаясь из неё, бежала по каменистому, плавно уходящему вниз ложу и терялась в чаще. Кристально чистая вода дышала ледяным холодом.

Травень опустил в воду обе ладони. Влага окрасилась алым, руки быстро замерзли. Теперь можно и осмотреть собственные пальцы. Травень поднес правую руку к глазам. Ничего особенного. Рука как рука. Пальцы как пальцы. Все кости и ногти целы и на своих местах.

Травень выдохнул. Только плеск воды и щебет птиц слышал он. Только лесную свежесть обонял. Только собственные шаги слышал. Проделав недолгий путь следом за течением ручья, он уселся на скальном уступе, спрятавшемся в густом, тонкоствольном лесу. Деревья стеной стояли слева и справа. Край уступа прятался в зарослях жимолости, но Сашка откуда-то знал — каменный горб там. Он ждал, рассматривая знакомый пейзаж. Этот зубчатый контур горы, эти пришвартовавшиеся к её вершине облака, этот изумрудный ковер у её подножия — всё он видел уже когда-то в прошлой жизни. Видел и успел забыть. В той, прошлой жизни, ему частенько бывало тревожно в этих лесах, но теперь на него снизошел покой. Тут, на уступе, можно вытянуть ноги, распрямиться, можно спокойно уснуть, под щебет птах, снующих в зарослях над головой.

Сашка уже начала подремывать, когда послышался шорох веток, и явственный звук быстро приближающихся шагов. Тревога толкнулась в сердце и отскочила. Так теннисный мячик отскакивает от бетонной стены. А из кустов вылез темноволосый юноша, в молодой бороде, темноглазый — уроженец здешних мест.

— Эй, Махмуд! — засмеялся Сашка. — Ты с какого аула?

— Меня зовут Дада, и я с аула Центорой, — отвечал парень. — А ты спи пока, воин, отдыхай. Скоро придет твой товарищ — и тогда я разбужу тебя.

Сашка знал, Тёмка действительно явится, стоит лишь ему уснуть. Лучше бы пришла Алена, но не ему сейчас выбирать. Раз уж он оказался в этих горах — Алену не жди. Да и не надо ей видеть его таким. Стоп! Он же вроде здоров? Руки-то целы! Травень прикоснулся к лицу, потеребил нос и губы. Надо бы осмотреть остальное, те места, к которым Терапевт прикладывал обнаженные провода, но ему было томно и лениво. Птичьи голоса и звон воды уже умолкли, когда явился Артём. Вместе с ним появились визгливые трели кавказской дудки, треск барабана и мерный топот множества ног.

— Вот я пришел, а они танцуют, — проговорил Артём.

— Да… — Сашке не хотелось шевелиться. Он знал: друг уселся рядом на теплый валун, поставил свой автомат между ног дулом вверх.

Сашка приподнял голову. Надо же хоть из вежливости рассмотреть боевого товарища. Как он, изменился, похудел или, наоборот, раздался в плечах? Прибавилось ли седины в волосах? Их взгляды встретились. Знакомое до мелочей лицо. Нет, седины не прибавилось. Вот только эти две неприятные дырки. Одна в правой части лба, над глазом. Другая в левом виске, в том месте, куда добросовестный убийца обычно делает контрольный выстрел. Артём заметил его смятение, нахлобучил на голову каску и даже застегнул под подбородком ремешок.

— Так они танцевали, когда мы с тобой сидели в каменном мешке, помнишь? — Тёмка говорил оживленно, улыбался ни сколько не стесняясь отсутствия большей половины передних зубов.

— Помню. — Сашка старался делать вид, будто позабыл о своем минутном испуге и поддался веселому настроению товарища.

— Каждый день!

— Да. Какие-то ритуальные танцы.

— Тогда в твоем теле было восемь пулевых ран.

— Ерунда! — теперь Сашка по-настоящему оживился, припомнив ту давнюю историю. — Пусть восемь — ну и что? Ни одна из них не была смертельной. В правой руке засело две пули. Остальные либо почиркали мясо, либо прошли навылет. Ты тогда порвал свою рубаху и перевязал меня.

— Да. Мы опасались гангрены.

— Ерунда! Они поплясали, поплясали и привели доктора. Он вынул пули.

— Без наркоза. Но я не слышал твоих криков.

— Я и на этот раз не кричал. Палач пощадил меня.

— Он заметил следы твоих ран?

— Заметил. Как же не заметить. Испугался! — Теперь Сашка совсем проснулся. Ему сделалось весело, и он смеялся, припоминая расширившиеся от страха глаза Терапевта и узкое, осунувшееся, озабоченное лицо его командира. Двенадцать лет от одного каменного мешка до другого. Тогда, в горах, под мерный топот танцующих ног он думал о смерти. Вот сейчас слетит она, как нетопырь на широких кожистых крылах. Но он видел небо над головой и не стал дожидаться нетопыря — взлетел сам. Тогда-то он и познал силу своих крыльев.

— Нас обменяли тогда. Ты помнишь?

— Как не помнить. Обменяли на Даду из аула Центорой. Но Даде это не помогло. Смотри, вот он.

Травень уставился на чернявого парня.