Воин Русского мира

Надо бы убраться со ступенек — неровен час заботливый хозяин дверью зашибет. Травень отпрыгнул в сторону и вовремя. Послышался топот, и придорожная торговая точка выплюнула из своего чрева Неназываемого. Клетчатых сумок при нём уже не было. Он судорожно давил на кнопку пульта. УАЗ примолк, но Неназываемый всё-таки заглянул в багажник. Сказал пару слов, распахнул дверцу, достал из-за пазухи рожок в цветной обертке, не разворачивая, сунул в багажник и захлопнул дверь.

Травень закурил, отвернулся. На обочинах шоссе ровным счетом ничего не происходило. Наверное, розовое пальтецо скрылось за теми вот, распускающимися кустами. Верба, береза, тополь — скоро лесополоса зазеленеет и тогда…

Неназываемый прошмыгнул за железную дверь. Снова сделал вид, будто не заметил Травня. Почему?

Сашка прошел в двери ларька, миновал крошечный тамбур. В торговом зале горели люминисцентные лампы. Всё как обычно. Остекленная витрина, полки с дешевым алкоголем и цветными упаковками: чипсы, соевый шоколад, сигареты, консервы, хлеб в целлофановых пакетах.

Травень посмотрел на этикетки. Вообще-то во время военных действий он объявлял себе сухой закон, лишь слегка размачиваемый по случаю ледяной «Финляндией». На такой случай запасся впрок и правильно сделал. Выпивка в Пустополье не радовала ни дешевизной, ни разнообразием. Да и качество, наверняка оставляло желать лучшего.

В вышине, под обшарпанным потолком, на ветхой полочке кривобоко громоздилась, подмигивала разноцветными огоньками, стереосистема. Из динамиков сочилась ненавязчивая, но такая неуместная для подобного заведения, музыка. Матт Бианко, «Обычный день». Странно!..

Травень уставился на продавщицу. Обычная «провинциальная матрешка», так назвала бы её надменная москвичка, его жена. Не старая, трезвая, с неухоженным лицом и давно не беленными волосами. Одета с претензией на аккуратность, но лак на ногтях облупился, а на простеньком колечке с розовым самоцветом истерлась позолота. Может быть, она училась с Сашкой в одной школе на несколько классов младше?.. Вопрос: в какой из школ, в общеобразовательной или в музыкалке? А может статься, они выросли на одном дворе? Как распознать в располневшей, отупевшей от скучной работы и нищеты «матрешке» беззаботную девчонку с вечно разбитыми коленками. Продавщица тоже смотрела на него и, казалось, узнавала.

— А что, хозяюшка, водка у тебя паленая чи ни? — для начала разговора спросил Сашка.

— Ни! — Глаза продавщицы округлились. Она подкрутила звук на усилителе. Опасалась, наверное, что Травень не расслышит её вранья. — Та водка подлинная. За коньяк и вино не скажу, а водка подлинна. Ты возьми на пробу, коханчик… А вот за мартини я радею. Це смачно, корисно и не так уже й дорого.

Травень смотрел на неуловимо знакомое лицо. Продавщица, по обыкновению женщин её профессии, подпирала животом прилавок. Да, это не Москва, с её чужим шиком. Даже пафос здесь до смешного беден, зато не встретишь совсем уж чужих лиц. А если и встретишь, мигом опознаешь чужанина.

— Возьмите мартини, не пошкодуете, — стрекотала продавщица, и голосок её трогательно гармонировал с аккордами «La Luna». — Особливо якшо вы с девушкой. Порядочные девушки любят мартини. Оно и солодко, и пахнет добре!

— Да че та хочецца паленой водки, шансона и путан подешевше. А у тебя тут, я смотрю, коньяк, джаз, а вместо телок…

Травень вертел головой. В углу — обшарпанная дверь. Наверное, вход в подсобку, и Неназываемый, наверное, направился туда. В магазинчике толклись покупатели. Двое мужиков отирались возле прилавка, рассматривая этикетки на бутылках с алкоголем. Один — высокий, худой, не старый, глаза прикрыты стеклами зеркальных очков. Одет нелепо: в четное, драповое пальто, армейские брюки с выпуклыми карманами на обеих штанинах и берцы. Обувь новая, хорошего качества, чистая. Похоже, стиль «милитари» нынче моден в Пустополье. Второй мужик в грязной, ветхой одежонке, с подернутым угольной пылью лицом и огрубелыми ладонями, казался совсем мирным.

Травень уставился на его ладони — линии жизни, судьбы и прочие Божьи знаки — все черного цвета. Не один год и каждый день заходил этот человек в клеть, спускался под землю, освещал лаву аккумуляторным фонариком, добывал уголек. А сейчас ему выпить бы, да денег нет. Вот он и ищет компанию, чтобы сообща наскрести на бутылку «Русской» с традиционной бело-красной этикеткой. Травень посмотрел на ценник, достал из кармана пригоршню мятых купюр, бросил на прилавок.

— Дай горилки шахтеру, хозяйка. Да не дешеви. «Хортицу». А это дрянь убери.

— Шо? — Женщина поначалу опешила, но быстро опамятовалась, сняла со стеллажа водку, поставила на прилавок. Толстыми пальчиками она перебирала купюры Травня и мелочь, отсчитывая нужную сумму. Лицо её в мгновение ока утратило приветливое выражение.

— Кто такой? — спросила она, наконец.

— Друг Ивана Половинки. В одном классе учились, вместе в Афгане служили.

И молодец в очках, и запойный шахтер разом уставились на Травня.

— Кто-кто? — переспросил шахтер, хватая с прилавка бутылку и пряча её под полой грязной куртки.